Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Но до настоящего сражения дело так и не дошло: стороны начали переговоры. Инициативу начала переговоров официальные летописи приписывают князю Андрею, а сочувствовавший ему автор Повести — московским воеводам. Согласно Воскресенской летописи, увидев великокняжеские полки, князь Андрей «не захотел с великим князем бою поставити, и нача с князем Иваном [Овчиной Оболенским. — М. К .] ссылатися, а у князя Ивана учал правды просити, что его великому князю не поимати и опалы на него великие не положити» [732] ПСРЛ. Т. 8. С. 294. . Здесь в летописном рассказе можно заметить определенное противоречие: несколькими строчками выше говорилось о том, что старицкий князь «на бой стал» против московских воевод, «люди свои вооружил» и двинул полки на князя Ивана Овчину [733] Там же. ; а затем вдруг оказывается, что при виде великокняжеских полков вся решительность князя Андрея куда-то пропала, и он начал с князем И. Ф. Оболенским «ссылатися» и «правды» у него просить.

Официальная версия событий не внушает доверия еще и потому, что в ней ни слова не говорится о стычке между старицкими и московскими полками, о которой рассказывают новгородские летописи. Значит, вид московской рати вовсе не устрашил князя Андрея, как пытается представить дело Воскресенская летопись [734] Та же официальная версия, но только в сокращенном и еще менее правдоподобном виде изложена в Летописце начала царства: здесь эпизод встречи двух ратей на поле боя вообще опущен и все дело сведено к тому, что, как только князь Иван Овчина настиг («дошел») старицкого князя в Тюхале, тот «нача ссылатися со князем Иваном, у князя Ивана учал правды просити» и т. д. (ПСРЛ. Т. 29. С. 29). .

Совершенно иначе описано начало переговоров в «Повести о поимании князя Андрея Ивановича Старицкого». Сообщив о намерении своего героя «с воеводами с великого князя битись», автор Повести далее пишет: «И великого князя воеводы князь Иван Федоровичь Овчина и прочии воеводы начаша посылати ко князю Ондрею, чтобы против великого князя не стоял и крови крестианские не пролил…» [735] ПСРЛ. Т. 28. Прил. С. 357.

Большинство исследователей отдают предпочтение версии, изложенной в Повести [736] Смирнов И. И . Очерки политической истории. С. 71; Юрганов А. Л . Старицкий мятеж. С. 109. , но А. А. Зимин, указывая на тенденциозность этого памятника, составленного сторонником Андрея Старицкого, и на то обстоятельство, что сильнейшей стороной в этом противостоянии были московские воеводы, высказался в пользу версии Воскресенской летописи [737] Зимин А. А . Реформы Ивана Грозного. С. 247, прим. 1. . Однако упомянутая летопись никак не менее тенденциозна, чем Повесть. К тому же, как было показано выше, официальный летописец умалчивает часть важной информации, которая, очевидно, не соответствовала его трактовке событий. Что же касается аргумента А. А. Зимина о том, что в переговорах была больше заинтересована слабейшая сторона, чем сильнейшая, то он носит чисто логический характер. В реальной обстановке мая 1537 г. обе стороны, по-видимому, стремились избежать кровопролития.

Решающим доводом в пользу большей достоверности версии Повести служит не только и не столько обстоятельность, с которой описан в ней ход переговоров, сколько прежде всего совпадение части сообщаемой автором информации с рассказом Новгородской летописи, которая в данном случае занимает, так сказать, «нейтральную» позицию, не симпатизируя явно ни московским властям, ни тем более старицкому князю. Вот как описывает начало переговоров Новгородская летопись по списку Дубровского: после небольшой стычки («протержки») стороны «начаша о миру обсылатися и говорити, и помянуша, яко единым крещением вси просветишася, дажь бы не была межусобная брань и кровопролитие християном» [738] ПСРЛ. Т. 43. С. 241. . Но тот же мотив предотвращения кровопролития между христианами звучит и в «Повести о поимании князя Андрея Старицкого»: здесь этот аргумент вложен в уста князя Ивана Овчины и других московских воевод, которые «начаша посылати ко князю Ондрею, чтобы против великого князя не стоял и крови крестианские не пролил » [739] ПСРЛ. Т. 28. Прил. С. 357. (выделено мной. — М. К .).

Дальнейший ход переговоров подробнее всего описан опять-таки в тексте Повести: призывая старицкого князя не проливать «кровь христианскую», воеводы в то же время обещали от имени государя и его матери великой княгини, что Андрея Ивановича отпустят «невредимо» в его вотчину вместе со своими боярами и детьми боярскими. Ввиду приближения темноты переговоры пришлось прервать («И того дни не успеша дела в слове положити, понеже бо приспе вечер…»). На следующий же день «воеводы великого князя даша правду князю Ондрею Ивановичь и крест целовали на том, что великому князю Иоану Васильевичь и матери его великой княине Елене князя Ондрея Ивановичь отпустить на его вотчину и сь его бояры и з детми з боярскими совсем невредимо» [740] Там же. .

Почти в тех же словах суть достигнутых под Новгородом договоренностей передана в Постниковском летописце: «…воеводы великого князя, князь Иван Овчина и иные, взяли его [князя Андрея. — М. К .] на душу, что было его пустить на отчину на его, на Старицу» [741] ПСРЛ. Т. 34. С. 25. . О том же, но более пышным слогом поведал и новгородский летописец: «И положиша межь собя князь Андрей Ивановичь и государя великого князя воеводы, князь Иван Федоровичь и князь Василей Федоровичь [Оболенские. — М. К .], обеты великия и всякия правды, и крест честный межь собя целоваху: поехати князю Андрею на свой удел и служити ему государю великому князю Ивану Васильевичю всея Руси верою и правдою, и государь князь велики жалует его, как ему Бог положит по серцу» [742] ПСРЛ. Т. 43. С. 241. .

Таким образом, независимые друг от друга источники сходно передают содержание соглашения, на котором целовали крест удельный князь и московские воеводы, и это обстоятельство повышает доверие к информации, изложенной в «Повести о поимании князя Андрея Ивановича Старицкого» [743] В изложении Вологодско-Пермской летописи соглашение выглядит еще более выгодным для князя Андрея Ивановича: по словам летописца, «крест князю Ондрею князь Никита и князь Иван Оболенские целовали на том, что его государю великому князю Ивану Васильевичу и его матери великой княгине Елене пожаловати и вотчины ему придати, и не двинути его ничем» (ПСРЛ. Т. 26. С. 318). Однако обязательство «вотчины придати» старицкому князю ни одним другим источником не подтверждается и, возможно, является плодом вольной интерпретации летописцем «докончания», известного ему понаслышке. Сомнение по поводу приведенного известия усиливается и в связи с упоминанием среди московских воевод в новгородском походе князя Никиты Оболенского: в самом подробном списке воевод, помещенном в «Повести о поимании князя Андрея Старицкого», этого имени нет. Не исключено, что под пером составителя Вологодско-Пермской летописи совместились два разных события: отправка князей Никиты и Ивана Овчины Оболенских на Волок в апреле 1537 г. (еще до ухода князя Андрея из Старицы) и посылка московской рати во главе с кн. И. Ф. Овчиной Оболенским против мятежного князя к Новгороду. .