Аркадий Первенцев - Секретный фронт

- Побольше внимания, простоты в обращении. Сумеешь, Остапчук?

- Раз партия приказывает, как не суметь?!

- А тебе, товарищ Забрудский, задача такая - проследи за прессой. Пойдет передовая, я говорил с редактором: тоже побольше ясности, точности, дай примеры, как трудоустраиваются амнистированные, где будут жить и тому подобное.

- Ясно.

- Ну, пока. А то моя Анна Игнатьевна и домой не пустит...

Ткаченко дружески распрощался со своими товарищами и в том же приподнятом настроении легко взбежал на второй этаж, увидел поджидавшую его на лестничной клетке супругу.

- Не наговоритесь никак, - заговорила она. - Я подтопила ванну. Подбрось немного чурбачков. Чайник тоже закипел.

- Не торопись с заваркой, Анечка, - ласково сказал Ткаченко, разреши передохнуть, понежиться.

Он заранее предвкушал удовольствие. Душ, а потом чай...

Приятно снять сапоги, прокисшую от пота, пропыленную гимнастерку, облачиться в пижаму, ноги сунуть в разношенные тапочки...

Услышав звонок, Ткаченко крикнул жене, чтобы она взяла трубку телефона.

- Это не телефон, кто-то в дверь звонит.

- Узнай кто, вроде бы некому...

Анна Игнатьевна прошла к двери, спросила.

- Откройте! Важное дело, Анна Игнатьевна, - раздалось за дверью.

- Товарищи, ночь уже...

- Мы от генерала Дудника.

- Открой, Анечка! - крикнул Ткаченко. - От Дудника.

Остатки опасений Анны Игнатьевны развеялись, когда она увидела вежливо, с предупредительными улыбками раскланивавшихся с нею двух офицеров в форме МГБ.

- Вы извините, товарищи. Сами понимаете... - Она пропустила офицеров вперед. - Заходите. Павел Иванович сейчас выйдет... Правда, он собирался было принять ванну...

Анна Игнатьевна вошла в кабинет, зажгла верхний свет. Ей хотелось поговорить с незнакомыми людьми да и рассмотреть их получше.

Один из них, капитан, производил впечатление воспитанного, интеллигентного человека, с несколько бледным, тонким, породистым лицом и серыми глазами.

- Вы нас извините за столь поздний визит, Анна Игнатьевна. - Офицер подарил хозяйке улыбку, которую принято именовать ослепительной.

- Не стоит извиняться. Я жена бывшего военного, привыкла... Пройдите, пожалуйста, в кабинет. - Анна Игнатьевна мило смутилась, мочки ее ушей и щеки порозовели.

"Какой приятный, - подумала она, - сколько мы уже здесь, а Тертерьян ни разу не представил их".

Второй офицер, тоже капитан, пока еще не проронивший ни одного слова, был постарше, покрупней, или, как определила Анна Игнатьевна, помужиковатей. У него было широкое, скуластое лицо, запавшие в орбиты глаза и сильно развитые плечи.

"Какие недобрые глаза, какие темные, жесткие губы, - подумала Анна Игнатьевна. - Как разнятся эти два человека..."

Оставив их в кабинете, она вышла. Третий, сержант, высокий, плечистый, с непроницаемым лицом служаки, стоял в прихожей с автоматом на груди.

Дети давно спали. Анна Игнатьевна остановилась у их кроваток, прислушалась. Муж прошел в кабинет, вот прозвучал его голос, вначале громкий, а потом дверь прикрыли, и звуки голосов стали невнятней и глуше.

Вернувшись к детям, Анна Игнатьевна ощутила тревогу, необъяснимую и странную, но очень острую. Но тревога быстро прошла: Анну Игнатьевну, как и всегда, успокоил вид спавших детей. Мальчик недавно перенес корь, и на его щеках и шее еще сохранились следы сыпи. Девочка дышала ровно и тихо.

Анна Игнатьевна поправила одеяло, присела. Мысли ее потекли спокойнее, и она теперь ломала голову, вспоминая, на какого киноартиста походил капитан с изысканными манерами и вкрадчивым голосом, с приятным акцентом. Может быть, поляк или литовец?..

Ткаченко в пижаме вошел в свой кабинет, мельком взглянул на письменный стол и, увидев оставленные на нем бумаги, прикрыл их небрежно брошенным полотенцем.

- Здравствуйте, товарищи! Прошу извинить за, так сказать, неглиже...

Офицер, стоявший у стола, не сдвинулся с места и продолжал молча, с застывшим выражением настороженности, пристально глядеть в упор на хозяина дома. Это был взгляд человека жестокого и волевого. Его молчание, отвердевшие губы, подбородок и сама поза были неприятны и вызывали протест. Но пришедшее к Ткаченко с опытом безошибочное чувство надвигающейся опасности призывало к сдержанности и осторожности.

- Простите, товарищи, вы от генерала?

- Нет! - коротко бросил офицер, стоявший у стола.

- Не от Дудника? - Неприятный озноб пробежал по спине, кровь отхлынула от лица, непроизвольно сжались кулаки. Растерянность и страх, шевельнувшиеся в сердце, тут же исчезли. Заметили или не заметили?

- Мы обязаны просить у вас прощения, Павел Иванович, - первый офицер натянуто улыбнулся краешком бледных губ, отступил на несколько шагов от Ткаченко. Теперь он находился в центре комнаты, под люстрой, отбрасывающей на потолок и лепные карнизы рассеянный свет из-под плоского стеклянного абажура, - за столь поздний визит. - Он наклонил голову как бы в полупоклоне. Тень от козырька закрыла его глаза, зато скульптурно выпукло очертила рот, подбородок и резкие складки у губ. Орденская планка была выполнена по-фронтовому, из плексигласа, ремень потертый, хромовые сапоги сшиты щеголевато.

Второй? Ткаченко достаточно долго прослужил в армии, чтобы догадаться: он не офицер, а некто неряшливо и поспешно переодетый в офицерскую форму да и не пытавшийся убедительно играть свою роль. Он стоял, широко расставив ноги, тесный ворот гимнастерки был расстегнут, парабеллум предупреждающе вынут из кобуры и засунут за пояс.

- Так... - Ткаченко собрал всю свою волю. - Зачем пожаловали?

- Вопрос деловой, Павел Иванович, и вполне закономерный, - сказал первый офицер. - Разрешите восполнить пробел, представиться?

- Представляйтесь!

Внутреннее замешательство Ткаченко продолжалось недолго и осталось незамеченным. Он полностью овладел собою, как перед танковой атакой в неравном бою, когда каждый просчет мог обернуться катастрофой.

- Я - Лунь, начальник школы украинской повстанческой армии имени того самого Евгена Коновальца, которому досталось на орехи в вашем сегодняшнем докладе.

Ткаченко перевел вопросительный взгляд на второго.

- Начальник службы безопасности, Капут, - сообщил о нем Лунь. Слыхали?

- Да.

- Он стреляет на звук, - с загадочной усмешкой предупредил Лунь.

- Что же... вам удалось. - Ткаченко прислушался. В квартире было тихо. Нет... Слух уловил всхлип ребенка: так бывает во сне; после перенесенной болезни сын спал неспокойно.

- Не пытайтесь предпринять неосмотрительные шаги. - Лунь внимательно следил за Ткаченко.

- Пришли меня убить? - спросил Ткаченко.

- Нет.

- Вырезать семью? - Голос его невольно дрогнул.

- Нет! - Лунь продолжал изучать Ткаченко. Отступив к стене, он теперь видел ярко освещенное настольной лампой бледное лицо секретаря райкома, его плотно сжатые губы и ненависть в глазах. - Семья пострадает, если вы будете вести себя неблагоразумно, - предупредил Лунь. - Разрешите перейти к изложению наших условий.