Александр Костин - ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ?

Оговорка вполне прозрачно намекает, что сценарий расправы он знал: «будущий сценарий был предельно ясен. Он готовился заранее…» Кто его готовил? Конечно же Горбачев совместно с Ельциным! Но спохватившись, понимая, что каждое его слово при анализе событий, свершившихся на Пленуме, станет предметом тщательного изучения, анализа и сопоставления с другими воспоминаниями, добавляет: «…и, как я сейчас понял, независимо от моего выступления». В другом месте своих воспоминаний Ельцин пишет:

«Октябрьский (1987 г.) Пленум ЦК КПСС, о котором потом было столько разговоров, засекреченный, таинственный… Пленум, на котором я все-таки взял слово и выступил.

Потом часто сам себя спрашивал, а был ли возможен другой вариант, насколько жесткой была необходимость резко рвать, идти на конфликт, на скандал, на такие катастрофические изменения в собственной жизни? А что у меня существует реальный шанс не выдержать предстоящую экзекуцию, я отдавал себе в этом отчет. Итак, зачем мне это было надо?

По прошествии почти двух лет я могу совершенно определенно сказать, да, то мое выступление было необходимо, оно как бы закладывалось всей логикой последних событий. Все купались в восторгах и эйфории от перестройки и при этом не хотели видеть, что конкретных результатов нет, кроме некоторых сдвигов в вопросах гласности и демократизации. Вместо реального и критического анализа складывающейся ситуации, на Политбюро все громче и отчетливее звучали славословия в адрес Генерального секретаря. Мой конфликт с Лигачевым дошел также до своего логического предела. Для того, чтобы решать в Москве самые наболевшие вопросы, нужна была помощь всего Политбюро: столица — такой сложный конгломерат, в ней все так завязано и переплетено, что без общих усилий дело бы не сдвинулось. Но последнее время, наоборот, я все отчетливее ощущал активное нежелание помочь городу в решении назревших проблем.

Можно ли было в таких условиях работать дальше? Можно, но только для этого надо было стать другим — прекратить высказывать свою точку зрения, не замечать, как страна скатывается в пропасть, но при этом гордо восклицать, что партия, как и ее Генсек, — организатор, вдохновитель и — что там еще? — архитектор перестройки.

Кто бы знал, как меня выводят из себя эти лицемерные лозунги! Сначала партийно-бюрократический аппарат, прикрываясь партией, развалил страну, а теперь, когда уже деваться некуда, приходится в прогнившей системе что-то менять, они кричат — не тронь партию, она архитектор перестройки. Как же ее не трогать, если еще с детского сада всем известно, что все свои достижения мы должны связывать с ее именем?! Да и вообще, вдохновляющая и организующая ее роль записана в 6-й статье Конституции СССР. Так кто же виноват в том, что творится? Новая историческая общность — советский народ? Или все-таки тот, кто семьдесят лет организовывал и вдохновлял? Каждый день со всех сторон слышится заклинание партийных аппаратчиков — авторитет партии незыблем! Не позволим прикасаться к партии вашим грязным рукам!..

За два года после октябрьского Пленума ЦК общество прошло огромный путь, люди осознали свою роль — не винтиков, а личностей, началось народное наступление на партийных бюрократов, и те вынуждены судорожно и испуганно защищать свое более чем шаткое положение. А тогда, когда я понял, что надо выступать, в те времена позволялось критиковать лишь то, что не задевало основ и конкретных высоких фамилий. Генеральный секретарь — это был все равно что царь-батюшка, выражать хоть какие-то сомнения по поводу его действий было немыслимым партийным святотатством. Генсеком можно было только восхищаться, радоваться, что выпало счастье вместе с ним работать, трудиться, разрешалось слегка переживать, что такой скромный и не позволяет себя хвалить, ну, и так далее…

Когда я шел на трибуну, конечно же, не думал, что мое выступление станет каким-то шагом вперед, поднимет планку гласности, сузит зону вне критики и так далее… Нет, об этих вещах не думал. Важно было собрать волю в кулак и сказать то, что не сказать не могу» [200] Б. Ельцин. Исповедь на заданную тему. Ассоциация уральских издателей. 1990. С. 163 — 165. .

Для чего же тогда нужно было собирать «волю в кулак» и идти к трибуне, как на Голгофу, если не думать о тех последствиях, на которые было рассчитано это выступление? Конечно, в тот момент, когда он шел к трибуне, он думал прежде всего о том, как подавить свое волнение, как не сорваться при выступлении, шел то ведь на «великое дело», результаты которого сказались уже через «два года после Пленума». И лишь твердая уверенность в том, что никаких катастрофических последствий для его последующей жизни не последует, подталкивала Ельцина к трибуне. Кто мог дать гарантию в том, что после такой «партийной бани» он не окажется политическим изгоем, рассчитывающим разве лишь только на приличную пенсию? Горбачев и никто другой! Нужен был Ельцин Горбачеву, без него он не видел выхода из тупика, в который зашла перестройка, да и сам Ельцин ни на секунду в этом не сомневался.

Вот вам еще одна оговорка, свидетельствующая о заключенном союзе между этими двумя разрушителями коммунизма:

«Мне часто задавали вопрос, да потом и я сам себя спрашивал, почему все же он решил не расправляться со мной окончательно? Вообще с политическими противниками у нас боролись всегда успешно. И можно было меня отправить на пенсию или послом в дальнюю страну. Горбачев оставил меня в Москве, дал сравнительно высокую должность, по сути, оппозиционер остался рядом.

Мне кажется, если бы у Горбачева не было Ельцина, ему пришлось бы его выдумать. Несмотря на его в последнее время негативное отношение ко мне, он понимал, что такой человек, острый, колючий, не дающий спокойно жить забюрокраченному партийному аппарату, необходим, надо его держать рядышком, поблизости. В этом живом спектакле все роли распределены, как в хорошей пьесе. Лигачев — консерватор, отрицательный персонаж; Ельцин — забияка, с левыми заскоками; и мудрый, всепонимающий главный герой, сам Горбачев. Видимо, так ему все это виделось.

А кроме того, я думаю, он решил не отправлять меня на пенсию и не усылать послом куда-нибудь подальше, боясь мощного общественного мнения. В тот момент и в ЦК, и в редакцию «Правды», да и в редакции всех центральных газет и журналов шел вал писем с протестом против решений пленумов. Считаться с этим все-таки приходилось» [201] Там же. с. 178. .

Все так, но «выдумывать» Ельцина Горбачеву не было никакой необходимости, он его уже давно «вычислил», приблизил к себе, вызвав из провинциального Свердловска в столицу, за два года изучил основательно, подготовил и благословил на решительный штурм «развитого социализма» против «новой исторической общности людей — советского народа». И пусть сколько угодно твердят защитники версии «ельцинского экспромта», что никакого тайного сговора не было, вышеизложенные факты убеждают, что и не «версия» это вовсе, а вполне закономерный факт. Последним аргументом сторонников Горбачева, как мы уже упоминали, — была, мол, дальнейшая биография Ельцина — развал Советского Союза, расстрел парламента и так далее, — видите он на все мог пойти — это просто натура такая бунтаря-одиночки, разрушителя по своей натуре, неспособного к бесконфликтному существованию. Что Ельцин бунтарь, тут и к гадалке не надо ходить, но именно как бунтарь-разрушитель и понадобился он Горбачеву в нужное время. А то, что Советский Союз развалил, так это опять же в тесном союзе с Горбачевым, о чем речь впереди. А что парламент расстрелял, экономику развалил, дефолт устроил, да мало ли каких еще государственных преступлений не натворил, так это он делал уже будучи «хозяином» России, тут никакого ни тайного, ни явного сговора ни с Горбачевым, ни с кем либо другим (другими) не требовалось. Это уже, как говориться, были совсем другие времена и «другие песни».