(Бирюк) Петров - Перед лицом Родины

Ермаков и Воробьев были удивлены чистотой и опрятностью, которая бросилась им в глаза, когда они вошли во двор к Свиридову. Как и улица, двор был вымощен камнем. Из открытой настежь двери хлева отливали шелком на солнце упитанные спины коров, помахивающих хвостами.

Паренек лет шестнадцати в пестрой блузе и кепи поил из ведра лоснящуюся от сытости вороную кобылу.

- Где можно увидеть хозяина? - спросил у него Воробьев, предполагая, что это, видимо, работник.

- Хозяин? - переспросил юноша, с любопытством оглядывая вошедших во двор людей. На простодушном веснушчатом лице его мелькнула улыбка, серые плутоватые глаза его заискрились. - Хозяин - я... Что вам угодно, мсье?..

- Нам нужен господин Свиридов. Здесь ли он живет?

- Он в доме, - махнул рукой юноша на крыльцо. - Это мой отчим. Попросить его сюда?

- Пожалуйста.

Юноша поставил ведро на скамейку, отвел кобылу в конюшню, прикрыл дверь и тогда не спеша направился в дом.

- Солидно себя держит паренек, - засмеялся Ермаков. - С достоинством. Он не очень-то признает здесь хозяином Максима.

Воробьев не успел ничего ответить. Из дому вышел располневший мужчина лет тридцати пяти. На нем были надеты короткий серый пиджак, коричневые штаны, узконосые штиблеты. На голове - небрежно надвинутая шляпа.

Константин сразу узнал в нем Максима. Но это уже был не тот стройный подобранный красавец-казак, каким он был десять лет назад. Ничего казачьего в нем не осталось.

- А-а! - обрадованно вскричал Свиридов, сбегая со ступеней крыльца. Ваше превосходительство! Константин Васильевич!.. Дорогие гости! Вот уж не ждал.

- А, ваше высокоблагородие! - в тон ему сказал, смеясь, Ермаков. Ну, давай поцелуемся.

Они обнялись и троекратно расцеловались.

- Рад тебя видеть, Максим! - сказал Константин. - Но ты совсем изменился, стал французским буржуем.

Свиридов весело расхохотался.

- Что же поделаешь, Константин Васильевич, есть пословица: попал к соловьям, по-соловьиному и пой... А я зараз, - меняя разговор, промолвил он, - хотел пойти на вокзал. Ко мне должен дружок из Парижа приехать. Казак из Усть-Хоперской станицы. На заводе Рено работает. Теперь я, конечно, не пойду, пошлю Жана. Жан, - обратился он по-французски к пасынку, - сходи, дружок, на вокзал, встреть там Михаила. Должен приехать из Парижа со своей мадам. Ты ведь его знаешь? Такой большой...

- Хорошо, отец, - покорно сказал юноша. - Большого Михаила я знаю.

- Прошу, господа, в дом, - засуетился Свиридов. - Прошу! Никак не ждал вас сегодня. И вдруг такая радость. Очень кстати: у моей дочурки Жанны сегодня день ангела...

Вошли в застекленный коридор, полный света и приятных запахов стряпни. Мохнатая черная собака, дремавшая на коврике в солнечном квадрате от окна на полу, приоткрыла глаза и заворчала.

- Вальден, молчать! - прикрикнул на него Максим и засмеялся. - Я с кобелем по-русски объясняюсь. Иной раз зайдем с ним в сад. Сяду на скамейку и начну по-матерному обкладывать его, ну и на душе сразу так полегчает, навроде с русским человеком побеседовал.

Все рассмеялись.

- Ну, а кобеля-то ты не научил по-матерному ругаться? - спросил Ермаков.

- Покель не научил, но, должно, скоро научится. Потому, как зачну я ругаться, то он ворчит, проклятый. Должно, учится... Заходите сюда, господа! Милости прошу! - распахнул Свиридов перед своими гостями дверь в комнату. - Это у нас горница.

Гостиная была большая, прохладная, хорошо обставленная и оклеенная голубыми с золотыми цветами обоями. Посреди комнаты стоял большой стол, накрытый бордовой бархатной скатертью. У стены - массивный палисандровый буфет с заполненными хрустальной и фарфоровой посудой полками. У противоположной стены - большой диван с разбросанными на нем вышитыми подушками, полумягкие стулья и кресла.

- Жюльетта! У нас гости! Пойди, милая, сюда, познакомься! - крикнул по-французски Свиридов в открытую дверь другой комнаты.

- Сейчас, Макс! - отозвался приятный женский голос.

- Присаживайтесь, дорогие, - пригласил Максим. - Давайте ваши шляпы. Чувствуйте себя, как дома.

В гостиную, шурша накрахмаленным белоснежным передником, впорхнула хорошенькая, розовая толстушка лет тридцати пяти - семи.

Оглянув гостей, она смущенно засмеялась и певуче сказала по-русски:

- Здрасти!

- Здравствуйте, здравствуйте! - раскланялся Ермаков, встав со стула.

- Вот это и есть моя дорогая женушка Жюльетта, - любовно обняв ее, горделиво сказал Свиридов. - Она у меня стала донской казачкой. Правда ведь, Жюльетточка?

- О, да! О, да! - закивала француженка. - Я козочка...

- Нет!.. Не козочка, - расхохотался Максим, - а казачка... Козочка это, объяснил он ей по-французски, - коза.

Жюльетта звонко рассмеялась.

- А это, Жюльетта, знаешь кто? - указал Свиридов на Ермакова. - Это мой односельчанин, сосед. В одной станице жили. Он важный человек генерал.

- Ой-ой-ой, женераль! - шутливо взвизгнула Жюльетта, кокетливо приседая. - Я простая французская крестьянка. Мне страшно быть вместе с такой важной персоной.

- Ничего нет страшного, - пожимая ее маленькую, огрубевшую от работы, руку, произнес Константин. - Тем более, я уже теперь не генерал.

- А кто же вы? - поинтересовалась Жюльетта.

- Трубочист.

Француженка весело захохотала, хлопнув себя руками по бедрам:

- Ой, как интересно! Трубочист.

Она протянула руку Воробьеву и мило улыбнулась ему. Воробьев с удовольствием пожал ее руку. Француженка ему понравилась. У нее такие ласковые темные глаза с длинными черными ресницами! На розовых щеках ее играли ямочки.

- Пардон, мсье, - сказала она, обращаясь ко всем, - разрешите мне накрывать стол. Сегодня у нас семейный праздник. У нашей Жанны день ангела... Жанна! Приведи ее сюда, Макс. Покажи нашу прелестницу. Ведь она тоже казачка? Так?

- Да, она французская казачка, - сказал Воробьев, не спуская с хозяйки восхищенных глаз.

Жюльетта, сверкнула на него глазами и опустила их. Видимо, красивый молодой человек тоже произвел на нее впечатление.

Свиридов привел в гостиную свою разряженную, как куколка, похожую на мать, дочку. Девочка была ласковая, забавная. Гости занялись ею. Жюльетта, накрывая на стол, с улыбкой поглядывала на Воробьева, игравшего с ее дочуркой.

С вокзала вернулся Жан и привел Михаила с женой. Михаил был высоченного роста, плечистый и широкогрудый детина лет тридцати двух, в берете и зеленой вельветовой куртке. Жена же его, Маргарита, светловолосая блондинка, была тоненькая и вертлявая. И сразу же, судя по обращению Маргариты с мужем, все заключили, что она всецело господствовала над этим огромным человеком.

Жюльетта рассадила всех за стол, причем сделала так, что Ермаков сел рядом с Маргаритой, а около себя она устроила Воробьева. Жанне, в ее маленьком высоком креслице, предоставили самое почетное место за столом. Перед именинницей пылал жаром только что вынутый из печки пышный, поджаристый именинный пирог с двумя зажженными свечами.