Ханна Арендт - Истоки тоталитаризма

3. Поскольку тесные связи между правительством национальных государств и евреями покоились на безразличии буржуазии к политике вообще и к государственным финансам в частности, то этот период завершился с появлением в конце XIX столетия империализма, когда капиталистический бизнес, экспансионистский по своей форме, уже не мог осуществляться без активной политической поддержки и вмешательства государства. Империализм в то же время подрывал самые основы национального государства и вносил в европейское сообщество наций конкурентный дух деловых предприятий. В первые десятилетия развития этого процесса евреи уступили свои эксклюзивные позиции в делах государства империалистически настроенным бизнесменам. Значение их как группы понизилось, хотя отдельные евреи сохраняли свое влияние в качестве советников в финансовых вопросах и общеевропейских посредников. Эти евреи, однако, в противоположность государственным банкирам XIX столетия, еще меньше нуждались в еврейском сообществе, несмотря на его достояние, чем придворные евреи XVII и XVIII столетий, и поэтому они зачастую полностью порывали с еврейским сообществом. Еврейские сообщества уже не сорганизовывались в финансовом отношении, и хотя отдельные евреи, обладавшие высоким положением, по-прежнему воспринимались нееврейским миром как представители еврейства в целом, за всем этим было мало или вообще не было никакой материальной реальности.

4. Как группа западное еврейство распадалось вместе с упадком национального государства в десятилетия, предшествующие взрыву первой мировой войны. В период быстрого заката Европы после войны они оказались уже лишенными своей былой мощи, оказались атомизированной совокупностью состоятельных индивидов. В империалистическую эпоху еврейское богатство потеряло свое значение. Для Европы, утратившей чувство равновесия сил между ее нациями и чувство общеевропейской солидарности, ненациональный общеевропейский еврейский элемент в силу своего бесполезного достояния стал объектом всеобщей ненависти, а в силу отсутствия у него власти — объектом презрения.

Первыми правительствами, нуждавшимися в регулярных доходах и надежных финансах, были абсолютные монархии, при которых появились национальные государства. Феодальные князья и короли также нуждались в деньгах и даже в кредитах, но только для особых целей и для временных операций. Даже в XVI столетии, когда Фуггеры предоставили свой собственный кредит в распоряжение государства, они еще не думали об установлении особого государственного кредита. Абсолютные монархии на первых порах удовлетворяли свои финансовые потребности отчасти с помощью старых методов — войны и грабежа, отчасти с помощью нового средства — налоговой монополии. Это подрывало мощь и разрушало достояние дворянства, не смягчая, однако, возрастающую враждебность населения.

В течение долгого времени абсолютные монархии искали в обществе класс, на который можно было бы положиться столь же надежно, как феодальная монархия полагалась на дворянство. Во Франции бесконечная борьба между гильдиями и монархией, которая хотела инкорпорировать их в государственную систему, шла с XV столетия. Наиболее интересными из всех этих экспериментов были, несомненно, появление меркантилизма и попытки абсолютистского государства приобрести абсолютную монополию над национальным хозяйством и промышленностью. Последовавшая неудача и банкротство, вызванные согласованным сопротивлением поднимающейся буржуазии, достаточно хорошо известны. [39]

До указов об эмансипации при каждом княжеском доме и при каждом монархе в Европе уже был придворный еврей, занимавшийся финансовыми делами. В XVII и в XVIII столетиях эти придворные евреи всегда были отдельными индивидами, обладавшими общеевропейскими связями и общеевропейским кредитом. Они, однако, не складывались тогда в какое-то международное финансовое образование. [40]Для этих времен, когда единичные евреи и первые маленькие состоятельные еврейские сообщества были более могущественными, чем когда-либо в XIX столетии, [41]является характерной та откровенность, с которой обсуждались их привилегированный статус и их право на него, а также тщательное засвидетельствование властями важности их услуг государству. Не было ни малейшего сомнения или неясности относительно связи между оказываемыми услугами и предоставляемыми привилегиями. Привилегированные евреи как нечто привычное получали дворянские титулы, так что даже внешне они были чем-то большим, чем просто состоятельными людьми. Тот факт, что Ротшильды испытали такие значительные трудности с одобрением их притязаний на дворянство австрийским правительством (им удалось его получить лишь в 1817 г.), был сигналом того, что завершилась целая эпоха.

К концу XVIII столетия стало ясно, что ни одно сословие или класс ни в одной из многих стран не имели желания и не были способны стать новым правящим классом, т. е. отождествить себя с правительством, как это в течение веков делало дворянство. [42]Неудача, которую потерпела абсолютная монархия в поиске замены в обществе, привела к полномасштабному развитию национального государства и к его притязаниям быть над всеми классами, быть полностью независимым от общества и его партикулярных интересов, выступать в качестве истинного и единственного представителя нации в целом. Это привело в то же время к углублению расхождений между государством и обществом, на котором покоилось государство нации. Без этого не было бы нужды — или даже какой-либо возможности — вводить евреев в европейскую историю на равных основаниях.

Когда все попытки образовать союз с каким-либо из основных классов общества оказались безуспешны, государство решило само стать огромным деловым концерном. Конечно, все это предпринималось только в административных целях, но масштаб интересов, финансовых и прочих, был столь велик, а затраты столь крупными, что нельзя не признать существования начиная с XVIII столетия особой сферы государственного бизнеса. Рост независимого государственного бизнеса был обусловлен конфликтом с могущественной в финансовом отношении силой эпохи — с буржуазией, которая шла по пути приватного инвестирования, избегала всякого вмешательства государства и отказывалась принимать финансовое участие в том, что представлялось ей «непродуктивным» предпринимательством. Таким образом, евреи были единственными из всего населения, кто был готов финансировать начинания государства и связать свою судьбу с его дальнейшим развитием. Обладая кредитом и международными связями, они находились в превосходной позиции для того, чтобы помочь национальному государству утвердиться среди крупнейших предприятий и предпринимателей той эпохи. [43]