Марсель Брион - Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта

Шуберту было отказано в расположении публики и в деньгах, к чему он, впрочем, и не стремился, зато он наслаждался самыми прекрасными радостями, которые способна приносить дружба. Сам он буквально лучился дружбой, и один из его близких знакомых сказал, что все его друзья были влюблены в Шуберта. Эта любовь была так велика, что в день смерти композитора один из них выбросился из окна, чтобы умереть вместе с ним. Общительный по натуре, как всякий добрый венец, который любит компанию себе подобных и с удовольствием проводит время в кафе, на улице — везде, где собирается толпа, Шуберт боялся одиночества, в котором оставался наедине со своими тревогами, страданиями и ностальгией. Приходя в веселое настроение в компании друзей, он покорял их своим талантом, остроумием, беззлобным подшучиванием, доброжелательностью. Он любил проводить вечера там, где мог встретиться с поэтами, художниками, певцами, актерами, которыми всегда любил себя окружать. Как сказал Дамс, «это была радостная молодежь, которая в этом добром имперском городе предавалась самому безудержному веселью. Бившая через край жизнерадостность помогала им возвышаться над тривиальностями повседневной жизни. И объединяло их не только общее осознание зародившихся, прораставших и вызревавших в них „плодов“; энтузиазм в отношении изящных искусств и естественных наук — вот что, несмотря на различную ориентацию их умов, связывало их сердца самыми крепкими узами».

Так, эта молодая венская элита 1820-х годов, возможно, более близкая народу, чем высшие классы, при том, что многие из этих молодых людей принадлежали к аристократии или к крупной буржуазии, мечтала построить прекрасное будущее, в котором будут царить талант и успех. Именно там, в этих чистых пригородных ресторанчиках или в отделанных белой краской с золотом залах столичных кафе, трепетала душа Вены, музыкальная душа, которую так никогда и не извратили полностью заблуждения вкуса, если позволительно так назвать чрезмерное предпочтение всему итальянскому.

Уже одно то, что Вена породила Франца Шуберта, навсегда прославило бы ее, даже если она не сумела предоставить ему возможность мирно работать, не заботясь о хлебе насущном. Несомненно, для того, чтобы образ композитора приобрел всю полноту яркости, этому образу необходим ореол безвременной смерти. Ни один другой город не создал бы Шуберту атмосферы, необходимой для его характера, и, хотя гений по определению достаточно независим сам по себе и способен развиваться где угодно — пути Господни неисповедимы, — мы не можем представить себе этого композитора, автора Зимнего пути , в Париже, в Милане, в Лондоне, в Дрездене или в Берлине, хотя эти столицы также с полным правом могут считаться столицами музыки. Шуберту был необходим воздух Вены, как он был необходим Швинду, Штифтеру и Грильпарцеру. «Никакая другая музыка не дышит так этим пейзажем, не отражает с такой силой небо Австрии», — пишет Аннетта Кольб. [50]Это теснейшее единение с природой является ключом к «феномену Шуберта», а феномен Шуберта действительно существует. Благотворна судьба, укореняющая художника именно в той среде, где сможет процветать его гений, благотворна, даже если она обрекает его на страдания. Хотя и не следует слишком распространять тэновскую {22} теорию среды на типичных венских артистов начала XIX века, на «звезд» австрийской живописи, австрийской поэзии, австрийского романа — Швинда, Грильпарцера, Штифтера, Шуберта, — все же невозможно отрицать, что они никогда не стали бы тем, чем стали, тем, чем должны были стать, если бы волею случая им пришлось жить не в Вене, а где-нибудь в другом месте.

Художников связывают с городом не только таинственные духовные соответствия, тайное сродство душ и темпераментов, но и некая биологическая гармония. Случается, что некоторые из них, неудовлетворенные, недовольные своей естественной средой или обстоятельствами своего рождения, пускаются в поиски «города своей души», атмосферы, благоприятной для расцвета их творчества, и порой растрачивают все силы, возможно, так и не найдя этого города именно потому, что идеал, который они носят в себе, не имеет эквивалента в реальности, подобно граду Китежу из русских легенд — городу мечты, поднимающемуся из вод, как мираж. Вене был нужен Шуберт, как Шуберту была необходима Вена, и, может быть, ни Вена, ни Шуберт не были бы нам так дороги, если бы не произошло это благодатное совпадение, навсегда связавшее эти два имени, два ума, два сердца.

Для Вены стал великим тот день, когда в ней обосновался необыкновенный Эмануэль Шиканедер, обессмертивший себя как автор либретто Волшебной флейты . Изобретательный организатор зрелищ, он очень точно понимал, какой театральный жанр больше всего нравится жителям столицы: смесь музыки с феерией, или мюзик-холл, который и прославит этого постановщика, дебютировавшего в компании бедных бродячих музыкантов. Став богатым и знаменитым, Шиканедер изобразил полный превратностей ранний период своей жизни в оперетте, названной им Веселая нищета . Действительно, достаточно плачевным было положение людей театра во времена, когда не существовало специально построенных и регулярно действовавших театров и компаниям бродячих комедиантов приходилось устраиваться на несколько дней, а то и часов во дворе какой-нибудь гостинички и давать там свои спектакли.

Бродячие труппы обычно состояли из превосходных артистов; каждый из них должен был обладать многочисленными талантами, поскольку в репертуар входили и драма, и комедия, и опера, и оперетта, и даже фарс, и любой из актеров должен был уметь работать во множестве амплуа. Каждый вечер играли какую-нибудь новую пьесу, и приходилось петь, танцевать, произносить трагические монологи, получать удары палкой, изображая драку. Сам Шиканедер прославился одинаково блестящим исполнением ролей как первых любовников, так и благородных отцов, как трагических героев, так и крестьян в какой-нибудь шутовской постановке.

Шиканедер понимал, чего ждет публика, и давал ей это: он по самой своей природе был «человеком театра». Тем, кто упрекал его в использовании легковесных эффектов, рассчитанных главным образом на зрителей галерки, он отвечал: «Моя единственная цель — работать для кассы театра и, понимая, что именно дает наилучший результат, наполнять одновременно и зал, и кассу». Гениальный новатор, Шиканедер, который всегда учитывал непостоянство публики, приходившей на спектакль, чтобы развлечься, изобретал роскошные постановки, создавая иллюзию реальности с помощью сценической техники и включая в спектакли огромные массовки.