Саул Боровой - Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины»

«Еврейская автономия», закреплявшая национальную сплоченность и солидарность еврейства вопреки внутренней социальной дифференциации и во много раз увеличившая авторитет и власть над всем еврейством его эксплуататорской верхушки, мешала взрыву классовых противоречий и в то же время в глазах восставших хлопов закрепляла представление о «единстве евреев», об общей их ответственности за преступления верхушки. В результате низы еврейства, еврейский плебс, подверглись жесточайшему, катастрофическому разгрому со стороны восставших украинских хлопов.

Катастрофа, обрушившаяся на массы еврейства в крестьянской войне, в свою очередь была широко использована заправилами «еврейских общин» и особенно ее идеологами — официальной религией (и в том числе еврейскими хронистами и позднейшими еврейскими историографами) для дальнейшего углубления обособленности еврейских масс от всего нееврейского населения, в первую очередь, от хлопов.

С каких социальных позиций освещаются события середины XVII в. в изучаемых нами «еврейских хрониках»?

Мы располагаем чрезвычайно скудным биографическим материалом о хронистах. Принадлежность каждого из них к той или иной общественной прослойке не всегда может быть установлена даже с относительной точностью.

О Натане Ноте Ганновере, авторе наиболее значительной по своей источниковедческой ценности и литературным достоинствам хроники, мы знаем больше, чем о ком-либо другом из интересующих нас авторов [22] Биографические данные о Ганновере с большой тщательностью собраны в статье I. Israelson, N. Hannover, напечатанной в «Historische Schriften», изд. Еврейского научного института, т. 1, Варшава, 1929, стр. 1—26 (на еврейском языке). Автор не делает даже и попытки обрисовать социальное лицо хрониста и проанализировать значение его хроники как исторического источника. А отдельно оброненные замечания о «хмельничине» свидетельствуют, что ученый-исследователь был куда дальше от понимания характера исторических явлений, чем герой написанной им биографии. .

По некоторым признакам (способ титулования) можно предположить, что его отец, живший в Остроге и там погибший во время захвата города повстанцами, принадлежал к клиру. В хронике мы не находим прямых указаний, чем занимался Ганновер. В 1646 г. он произнес в Кракове проповедь (она была издана в Амстердаме в 1652 г.); из этого факта, а также из того обстоятельства, что во время своих странствований по Европе (куда он бежал после событий крестьянской войны) Ганновер выступал со своими проповедями в синагогах различных стран (Германии, Голландии и Италии), Израильсон делает вывод, что Ганновер был по своей профессии проповедником.

Но из ряда оброненных в хронике Ганновера замечаний автобиографического характера, нам представляется совершенно бесспорным, что Ганновера правильнее всего будет характеризовать как еврейского ученого — «зятя на иждивении» у богатого жителя г. Заслава Авраама (очевидно, купца), причем Ганновер выступал иногда как любитель-проповедник (а не профессионал) с синагогальных амвонов [23] Ганновер, л. 6. Ср., например, такое характерное место: «И мы оставили свои дома, полные всякого добра — товара, книг и других ценностей». Так не будет вспоминать профессионал-проповедник. . В еврейском быту того времени это было весьма распространенным явлением; не приобщенные к богословской культуре богачи-купцы стремились выдавать замуж своих дочерей за ученых юношей, преимущественно отпрысков видных раввинских родов. Предоставляя последним возможность отдавать все свое время изучению талмуда, они подымались на ступень выше в общественном мнении, больше всего ценившем «ученых». Так, путем браков, осуществлялся «союз богатства и знания», который был издавна идеалом еврейской буржуазии. И не кто иной, как сам Ганновер, выступает красноречивым апологетом этого института «зятьев на иждивении», видя в нем один из важнейших залогов процветания наук (богословских «наук») среди польского еврейства. В хронике Ганновер уделяет много внимания этим «ученым зятьям». «Да и вообще не было во всем королевстве ни одного еврейского дома, в котором не изучали бы торы: или сам хозяин был ученый, или сын, или зять». Тут же Ганновер приводит соответствующую талмудическую цитату: «Кто почитает ученых, у того будут зятья ученые», и удовлетворенно констатирует: «вследствие сказанного всякая община изобиловала учеными» [24] Ганновер, л. 11. .

Не связанный непосредственно с «низменной материей», но являясь по существу «стипендиатом» социальной верхушки еврейства, в свою очередь смыкавшейся с верхушкой всего феодального общества, — Ганновер мог полностью отдаваться парению в мире «духа». И надо сказать, что свои неограниченные досуги он использовал самым плодотворным для себя образом. Читая хронику Ганновера, мы обнаруживаем, что автор не только овладел верхами еврейской богословской науки и был блестящим знатоком еврейской письменности, но и не был чужд увлечениям, охватившим тогда и наиболее рафинированные прослойки еврейской интеллигенции, став одним из адептов «лурианского» каббалистического учения.

В эти годы, еще носившие название «золотого покоя», накоплявшаяся революционная энергия народных масс уже улавливалась наиболее чуткими и пытливыми представителями эксплуатирующих классов. Еще были свежи в памяти крестьянско-казацкие выступления конца XVI и начала XVII в., и многие предвидели неизбежность новых и новых хлопских и казацких «бунтов». В этой атмосфере смятения и горьких предчувствий, охвативших часть представителей господствующих классов, каббалистическое учение Исаака Лурья (1536–1572) обладало особенно притягательной силой: оно уделяло исключительное внимание всевозможным магическим подсчетам (например, установление даты пришествия Мессии), «осмысливало» все «еврейские бедствия» как неизбежный этап непосредственного перехода к «освобождению», уводило своих адептов из мира страданий и тягостных предчувствий в чудесный мир «потустороннего», в мир мессианско-эсхатологических ожиданий. Мистические увлечения Ганновера очень заметно обнаруживаются в его хронике (меньше, впрочем, чем в других его произведениях). Вместе с тем Ганновер жадно впитывал в себя ничтожные крупицы «светского» знания, которые изредка проникали в еврейскую схоластическую талмудическую письменность его эпохи. Он знает и скудную еврейскую историческую литературу. Он цитирует хронику Ганса [25] Давид Ганс (1541–1613), автор хроники «Zemach David» — изложения событий, которые доведены до конца XVI в. Первое издание хроники вышло в Праге в 1592 г. и как бы связывает с ней свою летопись. Но Ганновер, очевидно, соприкасался иногда и непосредственно с «иноверной» культурой. Надо думать, что еще в годы своей жизни на Украине он знал кое-что из европейских языков (латинского, немецкого), не говоря уже о знании языков польского и украинского. Позже, находясь вдали от родины и, очевидно, пополнив свои лингвистические познания, Ганновер даже издает древнееврейско-немецко-латинско-итальянский словарик «Sofoh bruroh» (изд. 1-е, Прага, 1660).