Ирина Щербакова - Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века

Хлебосольные и приветливые Такаевы привечали всех. У них всегда был накрыт стол, и в доме у них было полно народу: приезжали друзья, знакомые, жили родственники. Все без исключения рассказчики отмечают степенную размеренную походку, тихий, но уверенный голос хозяина, как будто он прислушивался к тому, что мало кто замечает в суете каждодневных забот. У него была удивительная черта – любому поступку людей он пытался найти оправдание.

А сам Даган Бараевич, истосковавшийся по свободе, семейному очагу и домашнему теплу, с удовольствием делал главное дело своей жизни – растил детей. С первых же дней жизни все скарлатины и ангины своих детей всегда лечил сам. Первый рисунок дочери Булгун – кособокая елка и возле нее заяц-великан – он вставил в рамку.

На исходе хрущевской «оттепели» тема депортации калмыков опять стала запретной. За такие разговоры можно было получить клеймо антисоветчика.

Как мы уже отметили, поражение в правах, определенное в приговоре, видимо, относилось и к его инвалидности. Только по возвращении на родину он получил III, рабочую группу инвалидности. Пройти комиссию было трудно: он жил далеко от районного центра, а с транспортом было в те времена тяжело. К тому же каждый раз приходилось, кроме обязательного медицинского осмотра, добывать уйму различных справок: связан или не связан с сельским хозяйством, платишь ли налог за каждую голову скота, имеешь или нет побочные заработки и доходы. Даже требовали характеристики и прочее – факт чиновничьего произвола. Он попусту тратил много времени и сил, и половину которых не компенсировала получаемая им тогда мизерная пенсия в сорок рублей. И он махнул рукой.

Много позже сельский участковый врач, неравнодушный человек, стал писать запросы, собирать документы и добился-таки, что Дагану Бараевичу дали вторую группу инвалидности. Владимир Даганович рассказывает по этому поводу: «В 70-х годах врач Вера Михайловна (фамилии не помню) писала везде письма, и, кажется, из Алма-Аты прислали подтверждение, что отец – инвалид войны II группы. С тех пор он стал получать около ста рублей пенсии. До конца жизни он помнил ее: „Это Веры Михайловны заслуга!“

В последние годы жизни Даган Бараевич был очень болен и нуждался в лечении и уходе. Булгун Даган овна, старшая дочь, забрала родителей к себе, в городскую „двушку“, где жили они теперь впятером.

Несмотря на тесноту, в доме, как всегда, толпился народ: приходили родственники, соседи, знакомые. Даган Бараевич сильно изменился, вроде бы и ростом стал поменьше. Это был уже не тот „естся цокад йовдг кюн“, как про него всегда говорили, энергичный, сильный мужчина. Хотя 75 лет – это не так уж и много. Это обычный возраст для многих людей, особенно живущих в благополучных странах. Но ничто в жизни не проходит бесследно, особенно трудности и горести, а их на долю Дагана Бараевича выпало предостаточно: тяжелая крестьянская жизнь, война, ранения, контузия, десять лет лагерей, холод, голод, болезни сделали свое дело, превратив его раньше времени в старика.

Он с трудом передвигался по комнате, глаза его словно бы выцвели, потускнели, и, когда он пытался что-либо разглядеть, сильно щурился. Профессиональная болезнь: глаза у танкистов все время в пыли, мелькание лучей света в закрытом темном корпусе, люди слепли оттого, что по смотровым щелям били из всех видов оружия. Сделали свое дело и пытки ослепляющим светом в тюрьме, костры-„дымовухи“ и морозы в Сибири.

Короткими шаркающими шажками он выходил из своей комнаты на кухню – вот и вся прогулка. Выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом, у него уже не было сил, а в доме не было лифта.

С годами старые фронтовые раны стали напоминать о себе все чаще. Когда Даган Бараевич с Ольгой Налаевной переехали в Элисту к дочери, боли в руке уже не прекращались, иногда только становясь глуше. Днем он мог застывать, долго глядя перед собой. В последние годы с ним такое случалось часто: топчется по дому по своим делам и вдруг беспомощно останавливается, словно пытается вспомнить что-то давно пережитое и мучительно-важное.

Когда болезнь опрокидывала его в забытье (приступы с годами только участились), приходя в себя, спрашивал: „Я не стонал? “ И успокаивался, получив отрицательный ответ.

Он признавался иногда, что скучает в городе по простору степи и что ему снятся ковыль, лиманы, отары и гурты и даже сусличьи бугорки. „Я чист, я готов к встрече со своим будущим, я отработал свою карму и освободился от тяжкого груза. Воспоминания мои будут лишь радостными, светлыми“, – говорил он близким. И добавлял: „А мир все-таки лучше, чем кажется нам“. Но большей частью отмалчивался. Наверное, думал о прошлом».

В 1991 году Даган Бараевич попал в больницу с диагнозом «перелом шейки бедра»: во время очередного припадка он упал неудачно и сломал ногу. Врачи не помогли ничем и отмахнулись – отправили домой. В нашем государстве к старикам относятся бездушно, как к досадному недоразумению. И пенсионный возраст называют странно – «годы дожития». А отсюда и отношение чиновников и врачей, как будто чиновники, врачи и те, кто принимает законы, бессмертны, никогда не состарятся и не заболеют.

Он просто устал жить и тихо отошел в забытьи. Смерть избавила его от дальнейших страданий.

Полистав документы из семейного архива, мы долго рассматривали его фотографии, мысленно ведя с ним почтительную беседу. Есть люди, чья судьба является важным уроком для остальных.

Примечания

1 По аналогии с «Сокровенным сказанием монголов», старинным памятником монгольской истории и литературы.

2 Перевод песни Д. Б. Такаева о депортации (из следственного дела).

Надежда Кондакова

Школа № 1, г. Соликамск Пермского края, научный руководитель Л.А. Гирко

Дора Ивановна – болгарка, высланная из Крыма по национальному признаку, бывшая спецпереселенка, с 1944 года она живет на Урале, с 1945-го – в Соликамске. С этого же года до выхода на пенсию в 1975 году она работала в средней школе № 1 нашего города. Сегодня Дора Ивановна живет одна, умер ее муж, дети и внуки живут отдельно. Летом 2010 года Доре Ивановне исполнилось 90 лет, она не без труда передвигается по квартире, жалуется на зрение и слух. Но у нее хорошая память, прекрасная речь – настоящая учительская речь! А рассказывает она так, будто читает интереснейшую книгу, только это вовсе не книга, а ее воспоминания – рассказ о прожитых годах, в которых было и горе, и счастье.

Желябовка-Андреевка

Дора Ивановна родилась в селе Желябовка в Крыму. Мне было интересно узнать, что это за село, может, у него есть и своя история, есть ли сведения, как живет Желябовка сегодня. Тем более с 1944 года сама Дора Ивановна на родине не была.