Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

История знает немало примеров, когда вчерашние революционеры перерождались в тиранов или слуг тиранов. Разве Жозеф Фуше – всесильный министр полиции в правительстве Наполеона и в королевском правительстве Бурбонов, богатейший человек Франции – не был в свое время одним из наиболее радикальных якобинцев? Разве не Фуше был избран в 1794 году председателем Якобинского клуба? А через 10 лет Фуше разыскивал и преследовал якобинцев, а еще через 10 лет – и бонапартистов. Не случайно Сталин отзывался о Фуше с большим уважением. Прочитав переведенную в СССР в 30-е годы книгу С. Цвейга «Жозеф Фуше», Сталин сказал: «Вот это был человек, всех перехитрил, всех в дураках оставил». Примерно то же самое сказал Сталин о Талейране, прочитав книгу о нем советского историка Е. Тарле. Известно, что и Муссолини в начале своей карьеры примыкал к левому, наиболее радикальному крылу итальянской социалистической партии. А в 1922 году он стал «дуче» – фашистским диктатором Италии.

В романе «Бесы» Достоевский дает искаженную картину русского революционного движения. Но отдельные образы этого романа заслуживают внимания. Ибо в русском революционном движении второй половины XIX века были не только такие люди, как Рахметов, Кирсанов, Лопухов, Вера Павловна, изображенные у Чернышевского в романе «Что делать?». К сожалению, были в этом движении и такие фигуры, как Верховенский, этот интриган и обманщик, подлец и убийца, который готовил себя к принятию власти в «новой» России и который хотел сплотить своих немногочисленных последователей не общими идеалами и благородными целями, а общей ответственностью за совершенные преступления. Известно, что прототипом Верховенского был Сергей Нечаев (1847 – 1882), организовавший в конце 60-х годов тайное общество «Народная расправа». Нечаев призывал своих сторонников «во имя социализма» отвергнуть «изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благородства и даже самой чести». Нечаев заявлял: «Революционер знает только одну науку – науку истребления и разрушения. Он живет в мире только с этой целью. Не оставить камня на камне, как можно больше развалин, бесследная гибель большинства революционеров – такова перспектива. Яд, нож, петля – Революция все равно освящает» [523] . Культ своей личности, слепое повиновение «вождю», система взаимного шпионажа между социалистами, объединенными в отдельные ячейки, многоступенчатый обман всех членов организации, провокация – таковы, по Нечаеву, методы и условия торжества социализма.

Преступления, которые совершаются во время революции и после нее, дают нередко повод осуждать всякие революции и всякого революционера. В своей небольшой книге «Выход из лабиринта» Е. Н. Гнедин писал: «Я склонен взять под защиту революционный характер. Задача не простая и вызывающая у меня внутреннее сопротивление, когда я думаю о том, что "революционерами" объявляют себя на Западе оголтелые экстремисты, настоящие преступники против человечества.

Характер, толкуемый мною в положительном смысле, не проникнут духом ненависти, должен быть лишен фанатичной узости и догматической ограниченности. Я напоминаю, что из истории человечества и из индивидуальных судеб неустраним тот плодотворный революционный новаторский дух, который есть одновременно и дух трагедии. Яркими подтверждениями этой мысли богата всемирная история и литература. По многим причинам в советском обществе не в чести воспетый и осмеянный, плодотворный и губительный, рвущийся к звездам и погрязающий в земной трясине революционный характер, идеалист, революционный романтик. К нему сейчас в советском обществе относятся с гневом и осуждением пылкие молодые люди, отвергающие косную государственную систему, и со злобной иронией – самодовольные охранители системы. Революцию отрицают и благородные противники насилия, и корыстолюбивые бюрократы, опирающиеся на насилие государственной власти. Между тем ряд лет мятежные настроения были в нашей стране массовым явлением, когда возникли надежды, что Россия, вступив на путь революции, исполняет историческую миссию. Независимо от таких "космополитических" чаяний, в те годы революционные характеры сложились в различных слоях общества, в особенности в рабочей среде, но и в крестьянстве, когда казалось, что осуществимы давние ожидания справедливого передела земли. Мечта о справедливости сочеталась с революционностью» [524] .

Более метко и точно эти же мысли изложил в одной из своих статей 1918 года А. М. Горький. Он писал: «Наблюдая работу революционеров наших дней, ясно различаешь два типа: один, так сказать, вечный революционер, другой – революционер на время, на сей день.

Первый, воплощая в себе революционное прометеево начало, является наследником всей массы идей, двигающих человечество к совершенству, и эти идеи воплощены не только в разуме его, но и в чувствах, даже в области подсознательного. Он – живое, трепетное звено бесконечной цепи динамических идей, и при любом социальном строе он всей совокупностью своих чувств и мнений принужден на всю жизнь остаться неудовлетворенным, ибо знает и верит, что человечество имеет силу бесконечно создавать из хорошего – лучшее. Он жарко любит вечно юную истину, но не настолько ...чтобы вбивать ее кулаком в сердце и головы людей, которые порабощены мертвой правдой прошлого...

Революционер на время, для сегодня, – человек, с болезненной остротой чувствующий социальные обиды и оскорбления – страдания, наносимые людьми. Принимая в разум внушаемые временем революционные идеи, он по всему строю чувствований своих остается консерватором, являя собой печальное, часто трагикомическое зрелище существа, пришедшего в люди как бы нарочно, чтобы исказить, опорочить, низвести до смешного, пошлого и нелепого культурное, гуманитарное, общечеловеческое содержание революционных идей.

Он прежде всего обижен за себя, за то, что не талантлив, не силен, за то, что его оскорбляли, даже за то, что некогда он сидел в тюрьме, ссылке, – влачил тягостное существование эмигранта. Он весь насыщен, как губка, чувством мести и хочет заплатить сторицей обидевшим его. Идеи, принятые им только в разум, но не вросшие в душу его, находятся в прямом и непримиримом противоречии с его деяниями, его приемы борьбы с врагом те же самые, что применялись врагами к нему, иных приемов он не вмещает в себе... Навыки его мысли понуждают его искать в жизни и в человеке прежде всего черты и явления отрицательные; в глубине души он исполнен презрения к человеку, ради которого однажды или стократно пострадал... Он относится к людям, как бездарный ученый к собакам и лягушкам, предназначенным для жестоких научных опытов, с тою, однако, разницей, что и бездарный ученый, мучая животных бесполезно, делает это ради интересов человека, тогда как революционер сего дня далеко не постоянно искренен в своих опытах над людьми. Люди для него – материал, тем более удобный, чем менее он (материал) одухотворен. Если же степень личного и социального самосознания человека возвышается до протеста против чисто внешней, формальной революционности, революционер сегодня не стесняясь угрожает протестантам карами, как это делали и делают многие представители очерченного типа.