Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

Даже после победы фашизма в Германии сектантские настроения в руководстве Коминтерна были настолько сильны, что, когда в октябре I934 г. Морис Торез обратился к партии радикалов с предложением создать Народный фронт, руководство Коминтерна сочло это оппортунизмом и попросило Тореза отказаться от своего предложения. Французская компартия, однако, отклонила просьбу Коминтерна, и это было одной из причин, не давших фашизму победить во Франции [299] .

НАЧАЛО КУЛЬТА СТАЛИНА В СТРАНЕ И В ПАРТИИ

Начало 30-х гг. было временем все возрастающего культа Сталина, личность которого все более отождествлялась с деятельностью партии и государства. Разумеется, культ Сталина возник не в один день. Еще в начале 20-х гг. советским людям прививалась мысль о том, что ради партии и государства, которые всегда принимают только правильные решения, каждый, и особенно коммунист, должен пойти на все, что от него потребуют. После смерти Ленина в нашей стране стал сознательно создаваться культ Ленина, одним из его проявлений было сооружение Мавзолея, против которого возражала Н. К. Крупская и некоторые из друзей Владимира Ильича.

Постепенно, однако, культ партии и Ленина стал переключаться на учеников Ленина и членов Политбюро ЦК ВКП(б). Их именами стали называть не только улицы и предприятия (завод им. Рыкова, Бухаринский трамвайный парк и др.), но и города. В 1924 – 1925 гг. на карте нашей страны появились не только Ленинград и Сталинград, но также Зиновьевск и Троцк. Но чем больше менялся состав Политбюро, тем более неумеренными становились восхваления в адрес Сталина.

Некоторые историки считают, что культ Сталина возник в 1926 – 1927 гг. Действительно, во многих речах лидеров «левой» оппозиции уже тогда звучал протест против нарождающегося в партии культа Сталина. Но то было лишь начало его возвышения. Внешне он держался с подчеркнутой демократичностью, как бы противопоставляя себя «аристократу» Троцкому. Сталин был относительно доступен, грубоват и прост. Свободно ходил по зданию ЦК и Кремлю, гулял вокруг Кремля почти без охраны. Иногда запросто заходил в Институт красной профессуры побеседовать со студентами – активистами партии. Если в начале 20-х гг. в большинстве официальных учреждений были вывешены портреты Ленина и Троцкого (конечно, после 1924 г. портрет Троцкого почти везде убрали), то портретов Сталина еще нигде не было – их начали повсюду вывешивать только в 1930 г., после того как в декабре 1929 г. с небывалой для того времени помпезностью было отмечено его 50-летие. Сталина в приветствиях называли не только «замечательным, выдающимся», но уже и «великим», «гениальным». В сборнике статей и воспоминаний о Сталине можно было найти немало преувеличений и искажений. Настойчиво повторялась мысль, что «при жизни В. И. Ленина т. Сталин, будучи одним из его учеников, был, однако, единственным, самым надежным его помощником, который в отличие от других на всех важнейших этапах революции, на всех крутых поворотах, проделанных партией под руководством Владимира Ильича, без колебаний шел рука об руку с ним» [300] .

Иные из авторов сборника стремились доказать, что хотя Сталина знают в партии скорее как практика, в действительности он и крупнейший теоретик марксизма-ленинизма. Особенно много искажений содержалось в статье К. Е. Ворошилова «Сталин и Красная Армия», где Сталину были приписаны такие заслуги в Гражданской войне, которых он не имел.

Уже в 1931 г. в предисловии к 6-томному Собранию сочинений В. И. Ленина редактор этого издания В. В. Адоратский писал, что работы Ленина надо изучать через труды Сталина. В новые издания своих книг по истории ВКП(б) Ем. Ярославский и А. Бубнов вписывали страницы о «заслугах» Сталина.

Можно предположить, что в восхвалениях Сталина, особенно усилившихся после январского пленума ЦК 1933 г., были и искренние ноты. Но еще больше было заботливо поощряемого подхалимского усердия. То, что первыми стали прибегать к неумеренным восхвалениям Сталина члены Политбюро, особенно Молотов и Каганович, сразу придало этим восхвалениям характер официального политического курса, которого должны были придерживаться и те, кто никогда не считали Сталина непогрешимым.

К общему хору восхвалений Сталина присоединились и бывшие лидеры оппозиции, причем их голоса звучали нередко громче других. Одна за другой в печати появились статьи Пятакова, Зиновьева, Каменева, которые в очередной раз признавали свои ошибки и правоту «великого вождя трудящихся всего мира – товарища Сталина». В первом номере «Правды» за 1934 г. была помещена огромная статья К. Радека, где он прямо-таки захлебывался от восторга, говоря о Сталине. Через несколько дней эту статью издали отдельной брошюрой тиражом 225 тыс. экземпляров.

Культ Сталина служил не только его неумеренному тщеславию, но и столь же неумеренному властолюбию, ставил его в особое положение, поднимал над партией на недосягаемую высоту и полностью изолировал от какой-либо критики. Сталин стремительно выходил из-под контроля ЦК, в составе руководства партией нарушалось необходимое равновесие. Это проявилось уже на XVII съезде ВКП(б), который прошел под знаком восхвалений Сталина. Почти каждый оратор говорил о «величии» и «гениальности» Сталина. Можно было подумать, что съезд собрался лишь для того, чтобы чествовать Сталина. Показательно, что впервые в практике партии XVII съезд не принял развернутого постановления по отчету ЦК, а предложил всем партийным организациям «руководствоваться в своей работе положениями и задачами, выдвинутыми в докладе товарища Сталина» [301] .

Естественно, что через Коминтерн культ Сталина стал сразу же насаждаться и во всех зарубежных компартиях, а это не могло не повлиять на стиль и методы их работы. Пример ВКП(б) поощрял к созданию культа собственных вождей, к извращению демократических принципов внутрипартийной жизни.

Известно, что Маркс и Энгельс крайне отрицательно относились к проявлениям какого-либо культа личности, включая, конечно, и все попытки возвеличить их деятельность. К. Маркс писал немецкому политическому деятелю Вильгельму Блосу: «Из отвращения ко всякому культу личности я во время существования Интернационала никогда не допускал до огласки многочисленные обращения, в которых признавались мои заслуги и которыми мне надоедали из разных стран, – я даже никогда не отвечал на них, разве только изредка за них отчитывал» [302] .

Столь же неприязненно относился к попыткам возвеличения его личности и В. И. Ленин. Сохранилось воспоминание А. Луначарского о том, что в 1918 г., вскоре после покушения на Владимира Ильича, выздоравливающий Ленин вызвал к себе управляющего делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевича и еще нескольких человек и сказал им примерно следующее: «С большим неудовольствием отмечаю, что мою личность начинают возвеличивать. Это досадно и вредно. Все мы знаем, что не в личности дело. Мне самому было бы неудобно воспретить такого рода явление. В этом также было бы что-то смешное, претенциозное. Но нам следует исподволь наложить тормоз на всю эту историю» [303] .