Леонид Платов - Архипелаг Исчезающих Островов (Повести о Ветлугине - 1)

Далее академик назвал Петра Ариановича Ветлугина!

С удивлением я и Андрей узнали в маститом авторе статьи того самого профессора, который благоволил к нашему учителю географии, переписывался с ним и высылал в Весьегонск новинки географической литературы.

Афанасьев признавал, что Петр Арианович был одним из самых многообещающих его учеников:

"П.А.Ветлугин был даровит. Труженик. Умница. И честный. Это очень важно в науке: быть честным, то есть не бояться выводов".

Старый учитель Петра Ариановича оказался гораздо более осведомленным, чем мы. Петр Арианович, по его словам, был выслан в Сибирь за то, что принимал участие в работе подпольной большевистской типографии. В те годы волна рабочего революционного движения, которая после подавления революции 1905 года временно пошла на убыль, снова начала нарастать, подниматься. Она подхватила и Ветлугина, вернувшегося в Москву.

Однако тогдашняя революционная ситуация (в Петербурге, как известно, уже воздвигались баррикады) была сорвана начавшейся мировой войной. Многие революционеры были арестованы. Среди них оказался и Петр Арианович.

Находясь в ссылке, сначала в Акмолинской губернии, потом на Крайнем Севере Сибири, он, по сведениям Афанасьева, продолжал свою научную деятельность, проводил метеорологические наблюдения, изучал многолетние мерзлые горные породы. Видимо, Петр Арианович умер еще до Октябрьской революции, потому что настойчивые поиски, предпринятые академиком, к сожалению, не увенчались успехом.

Вот какая это была статья - очень спокойная, сдержанная и в то же время внушительная. А ведь академик еще не знал об Улике Косвенной, которая продолжала блаженствовать на площадке молодняка, не подозревая о том, что она не только медвежонок, но и важный аргумент в научном споре...

- Слушай, ему же надо об Улике, - всполошился Андрей, вскакивая со стула. - Надо старика повести в зоопарк или в крайнем случае показать ее фотографию.

- И о голубых льдах рассказать...

Афанасьеву мы позвонили из ближайшего же автомата.

Нелегко было растолковать по телефону обстоятельства столь запутанного дела, пытаясь заодно как-то представиться, отрекомендоваться. Но, кажется, академик меня, в общем, понял. Он понял бы, я уверен, еще лучше, если бы Андрей не мешал мне. Мой друг топтался тут же, в тесной телефонной будке, делая многозначительные гримасы, хмуря брови и надоедливо бубня над самым ухом: "Про Улику ему объясни. Про голубые льды..."

- Мы с вами так сделаем, - сказал наконец Афанасьев. - Сегодня у нас что? Суббота? Завтра, стало быть, воскресенье. Вот и прошу завтра ко мне на дачу. Обо всем и поговорим. Адрес такой. Записывайте...

К Владимиру Викентьевичу Афанасьеву мы отправились не без трепета. Ведь это был покровитель нашего учителя, помогавший ему в самые трудные годы жизни, и, быть может, единственный человек, кроме нас, искренне расположенный к Петру Ариановичу и горевавший о его безвременной гибели. Мало того, это был академик, ученый с мировым именем, автор более двухсот научных трудов!

Но с первых же слов Афанасьева чувство неловкости и связанности исчезло. Нам стало удивительно просто с ним - почти как с Петром Ариановичем.

Он вышел на террасу, встречая нас, приветливо улыбающийся, очень похожий на елочного деда-мороза. У него была такая же пушистая четырехугольная борода и ласковые морщинки у глаз, но одет был не в тулуп и валенки, а по-летнему - в майку, тапки и какие-то полосатые брючки.

- Вот, Машенька, - сказал он церемонно, - позволь тебе представить...

Мы последовали за его высокой седой женой на террасу и уселись вокруг стола, на котором был сервирован чай.

Академик продолжал пытливо присматриваться к нам.

- Ну-с, хорошо, - произнес он, пододвигая ко мне печенье. - Так как же думаете искать свою Землю-невидимку?

- А мы хотим проверить гипотезу на слух. Если Землю никак не удастся увидеть, попробуем ее услышать.

- А, эхолот! Ну что же, правильно. Кропотливо и медленно, зато надежно. Тем более ежели такой туман... В истории исследований Арктики метод, конечно, новый, необычный, но... И как думаете; отзовутся ваши острова?

- Должны отозваться. Не могут не отозваться, - сказал Андрей, нахмурясь.

- Ну, ну, "не могут", "должны"... Очень хорошо! Погромче кричите, настойчивей зовите, обязательно отзовутся!

Лучики морщин побежали от глаз, он заулыбался. Затем уселся прочнее в кресло, со вкусом приготовляясь к обстоятельному разговору.

- Значит, прямо с университетской скамьи в Арктику? - начал Афанасьев. - И сколько пробыли там?

- Пять лет.

- Собственно, меньше пяти, - уточнил Андрей. - Если считать перерывы...

- И все в районе своего Восточно-Сибирского моря?

- Хотелось, знаете ли, поближе к Земле Ветлугина, - пояснил я. Боялись упустить какую-нибудь счастливую возможность. По-нашему и вышло! Возьмите хотя бы голубые льды или того же медвежонка...

На этот раз спокойно и не спеша я перечислил все наши удачи и неудачи на пути к Земле Ветлугина.

- А вы чего ждали-то? Легко ли "белые пятна" с карты стирать!

- Нет, но...

- Ждали, наверно, что трудное начнется вне Москвы, уже во время экспедиции в высокие широты, в преддверии Земли Ветлугина?.. О, это только последний этап, завершающий! Много торосов возникнет еще до Восточно-Сибирского моря. Не удивляйтесь! И тряхнет вас, и сожмет во льдах.

Он с задором посмотрел на нас сбоку.

Но, вероятно, на наших лицах написано было только изумление, а не страх, потому что Владимир Викентьевич сразу смягчился.

Решительным движением он смахнул крошки со стола, точно среди них были и Союшкин с профессором Черепихиным, потом принялся прикидывать вслух:

- В этом году экспедицию, конечно, не успеют снарядить. Но в будущем вполне вероятно. А подготовку научную начать сейчас же, немедля! Причем привлечь к обсуждению представителей самых разнообразных специальностей: гидрологов, метеорологов, гидрогеологов, гидробиологов и прочее. Экспедиция, по-видимому, должна быть комплексной. А вы как считаете?..

С ним не только легко было разговаривать, с ним было легко думать. Мысли возникали сами собой от соприкосновения с этим удивительно разносторонним, по-молодому гибким умом.

- Насчет тумана вполне правильно изволили заметить, - продолжал академик. - Амундсен, пролетев на дирижабле над полюсом, дальше не видел уже ничего, кроме тумана. Сам рассказывал мне об этом. Туман, по его словам, сгустился и держался на протяжении двадцати градусов, то есть более двух тысяч двухсот километров. Представляете? Внизу, понятно, могли остаться острова небольшой высоты, которые Амундсену не удалось заметить.

- Да, разительная аналогия!

Афанасьев интересовался не только возможностями применения эхолота. Он с увлечением вникал во все детали будущей экспедиции, даже встал из-за стола и быстро начертил на бумажной салфетке схему дополнительного крепления шпангоутов, которое считал очень важным для плавания в высоких широтах.