Леонид Платов - Страна Семи Трав (Повести о Ветлугине - 2)

- Мысленно вы были, наверное, уже в оазисе, когда закрепляли лодку, пробормотала Лиза.

- Моя ошибка, признаю, - сурово сказал я. - Мне надо было присматривать за вами.

Бульчу ничего не сказал, но вид у него был очень недовольный. Догонять беглянку, конечно, не имело смысла. Это отняло бы у нас слишком много времени.

Устраиваясь накануне на ночлег, мы вытащили из лодки почти все, что находилось в ней. Пропали только две сковороды и одеяло. Однако часть груза все равно приходилось оставить. С собой мы могли взять только самое необходимое (рацию, ружья). Ведь нам надо было поместиться вчетвером в оставшейся лодке.

Дальнейшее продвижение по реке усложнялось...

На месте привала мы оставили палатку, одеяла, всю муку, консервы, даже сахар. Полностью должны были, так сказать, перейти на подножный корм. Но летом в тундре и в горах нельзя умереть с голоду, имея ружье.

Меню наше, увы, не отличалось разнообразием. Гусятина фигурировала во всех видах: жареный гусь, вареный гусь, суп из гуся, печенка гуся. Вскоре я уже не мог смотреть на гусей: живых и мертвых. Один лишь Бульчу наслаждался, обсасывая косточки и причмокивая.

Мы все в меру своих сил старались улучшить наш стол.

Даже Савчук, полностью погруженный в размышления о пранароде, о предках нганасанов, однажды решил побаловать нас. В свое дежурство он подал на стол неизменного гуся, но с гарниром. Это были тонкие желтые коренья, горьковатые на вкус, называемые почему-то дикой морковью.

- Тундровые витамины, - отрекомендовал их Савчук, пытаясь с помощью научного комментария сделать гарнир более удобоваримым.

Я, в свою очередь, решил побаловать товарищей яичницей. (Бульчу очень расхваливал яйца поморника.)

Однако птичьи яйца превратились в невидимок и принялись играть со мною в прятки.

Я кружил подле нашего лагеря не менее получаса. Именно кружил, потому что яйца находились поблизости. Я был в этом убежден, видя, какую тревогу вызывают мои поиски у четы поморников, которые совершали надо мной сложные фигуры высшего пилотажа: падали камнем в траву, взмывали вверх из-под ног, удалялись в сторону, летя очень низко и притворяясь, будто подбито крыло, - словом, всячески стараясь отвлечь мое внимание от яиц.

Если бы птицы меньше суетились, я бы, пожалуй, плюнул на эту затею и ушел. Но поморники раззадорили мой аппетит. Стало быть, яйца были где-то рядом, я просто не замечал их.

Наконец пришел сонный, недовольный Бульчу (его разбудил Савчук, которому очень хотелось есть) и по каким-то непонятным мне признакам определил местонахождение гнезда. К моему изумлению, яйца лежали даже не в ямке, а прямо на земле, но совершенно сливались с общим пестровато-серым фоном.

Что же касается Лизы, то она налегала больше на ягоды, собирая во время привала морошку и бруснику.

Савчук и я просили ее не отходить далеко от лагеря или, по крайней мере, брать с собой ружье, но Лиза всегда поступала по-своему.

Как-то на привале я рубил дрова. Передо мной был густой кедровый стланик. Ветки переплелись, словно бы низенькие - не выше полуметра деревья цепко держались друг за друга. Только так удавалось им устоять на склонах. Ветер в этих местах жестокий. Он с корнями выворотил бы и унес маленькое деревце, если бы его не удерживали на месте такие же деревья.

Но главное преимущество стелющихся лесов не в этом. Зимой они укрываются снегом с головой, как бы ныряют под толстое ватное одеяло.

Раньше мне не приходилось иметь дело с кедровым стлаником. Оказалось, что дерево чертовски неподатливо! Я ударил по одному из стволов топором, но с очень малым эффектом: лезвие застревало, дерево было упругим, пружинило.

Я снова повторил попытку. Тщетно! Это был какой-то зачарованный лес из сказки.

Отирая пот со лба, я выпрямился и увидел на мшистом болотце по другую сторону леса улыбающуюся Лизу. Она посмеивалась над моей неудачей. Я поспешил нагнуться над стлаником.

Как цепляется за жизнь все живое на Крайнем Севере, настойчиво приспосабливается к суровой здешней природе!

Деревья прижались к земле, ища защиты от холодов и ветра на ее материнской груди. Полярная сова "переоделась" во все белое и научилась видеть днем (иначе погибла бы от голода в течение светлого полярного лета). Песцовые мыши "переобулись" для того, чтобы было удобнее разгребать снег в поисках пищи. Их когти напоминают копыта.

Что же тогда сказать о людях? Почему нельзя предположить, что "дети солнца", у которых нашел приют Петр Арианович, выжили в горах, уцелели до сих пор?

Нганасаны рассказывали о медведях-оборотнях. Но, быть может, это и впрямь были люди, одетые в медвежьи шкуры мехом наружу?

Через день близость оазиса подтвердило совершенно неопровержимое - и очень тревожное - доказательство.

Утром я обнаружил следы медведя, который приходил к нашему биваку. Ночной посетитель не был воришкой. Он даже не прикоснулся к котелку с недоеденной гусятиной, а также к рыбе, которая была поймана накануне и предназначалась на завтрак. Зато с непонятным интересом осмотрел нашу лодку. Медведь обошел ее раз пять, не меньше. Петли следов были особенно запутанными здесь.

Удивительно, что я и Лиза не слышали его шагов. Эту ночь мы как раз спали в лодке - Лизе показалось сыро на берегу, а палатки у нас уже не было.

- Нынче к нам визитер приходил, - объявил я громко. - Слышишь, Лиза?

Савчук и Бульчу высунули головы из спальных мешков. Лиза уже причесывалась, сидя в лодке. Она зевнула и с недоумением посмотрела на меня. Потом ее заспанное лицо оживилось:

- Какой визитер?

- В общем довольно деликатный, я бы сказал, - продолжал я. - Расхаживал чуть ли не на цыпочках, чтобы не потревожить наш сон.

Бульчу подошел ко мне, присел на корточки и стал приглядываться к следам. Когда он выпрямился, я поразился происшедшей в нем перемене - лоб был озабоченно нахмурен, глаза сузились.

- Ты что, Бульчу?

Охотник не ответил мне. Он быстро обошел, почти обежал лодку, откуда с удивлением смотрела на него Лиза, держа гребень на весу. Потом прыгнул в сторону, в кусты, и низко наклонился, словно выискивая что-то на земле.

Савчук начал кряхтя вылезать из своего мешка.

- Приходил не медведь.

- Оборотень? - Я засмеялся, хотя было не до смеху: волнение нганасана невольно передалось и мне. - Товарищи! - Я обернулся к Лизе и Савчуку. Бульчу стал невозможен - ему всюду чудятся оборотни!

- Не оборотни. Человек, - бросил охотник, продолжая приглядываться к следам.

- Какой человек?

- Два или три человека. Да, три. Двое сидели в кустах. Третий кружил возле лодки...

- А следы?

Охотник пренебрежительно усмехнулся:

- Обулся в лапы медведя...

- Не понимаю...

- Очень просто. Убил медведя. Отрезал лапы. Привязал к своим ногам. Ночью ходит, высматривает. Пусть подумают: это медведь ходит, не человек.