Френсис Йейтс - Искусство памяти

О Лейбнице и луллизме написано много, и достаточное свидетельство влияния на него луллисткой традиции представлено в Dissertatio de arte combinatoria (1666). Открывающая эту работу диаграмма, [908] 908 Leibniz. Philosophishe schriften, p. 166. на которой квадрат четырех элементов сравнивается с логическим квадратом противоположностей, демонстрирует, что Лейбниц воспринимал луллизм как естественную логику. [909] 909 См. гл. VIII. На первых страницах он упоминает современных ему луллистов, среди них Агриппу, Альстеда, Кирхера, не обойден и "Иорданус Брунус". Бруно, говорит Лейбниц, называл искусство Луллия " combinatoria " [910] 910 Leibniz. Philosophishe schriften, p. 194. Лейбниц ссылается на предисловие Бруно к работе De Specuerum scrutinio, Prague, 1588 (Bruno, Op. lat., II (II), p. 333). — слово, которое Лейбниц сам употребляет применительно к своему новому луллизму. В лейбницевской интерпретации луллизм сопрягается с арифметикой и "изобретающей логикой", которую желал усовершенствовать Бэкон. Здесь уже присутствует идея использования комбинаторики в математике, идея, которую, как мы видели, развивали в то время Альстед, Изкуердо и Кирхер.

В этом новом математико-луллистком искусстве, говорит Лейбниц, знаки (notae) будут использоваться как алфавит. Все знаки должны быть как можно более естественны, образуя всеобщее письмо. Они могут быть подобны геометрическим фигурам или "рисункам" египтян и китайцев, хотя новые лейбницевские notae будут более подходить памяти. [911] 911 Leibniz. Philosophishe schriften, p. 302, cf. Rossi, Clavis, p. 201 ff. Мы уже встречались с лейбницевскими notae в другом контексте, где они совершенно определенно были связаны с мнемонической традицией и где говорилось о необходимости чего-то подобного образам классического искусства. Здесь они также связаны с памятью. Очевидно, что Лейбниц ведет свое происхождение из ренессансной традиции — из ее бесконечных усилий связать луллизм с классическим искусством памяти.

Dissertatio de arte combinatoria — это ранняя работа Лейбница, написанная еще до пребывания в Париже (1672–1676), где он совершенствовал свои математические познания, узнавая от Гюйгенса и других о последних достижениях в области высшей математики. Этот труд положил начало его собственным успехам, и тогда же возникло исчисление бесконечно малых, к которому Лейбниц пришел независимо от Исаака Ньютона, работавшего примерно над теми же проблемами и в то же время. Мне нечего сказать о самом Ньютоне, но контекст возникновения лейбницевского исчисления бесконечно малых принадлежит истории, прослеженной в нашей книге. Лейбниц сам указывал, что зародыш его будущего учения содержался уже в Dissertatio de arte combinatoria .

Хорошо известно, что Лейбниц разработал проект под названием "характеристика". [912] 912 Couturat, La Logique de Leibniz, p. 51 ff. ; Rossi, Clavis, p. 201 ff. Перечни должны быть составлены из всех существенных понятий мышления, а этим понятиям должны быть определены символы или "характеры". Влияние на эту схему ведущихся еще со времен Симонида поисков "образов для вещей" очевидно. Лейбниц знал о широко распространенном в его времена интересе к созданию универсального языка символов или знаков [913] 913 Couturat, Logique, p. 51. ff.; Rossi, Clavis, pp. 201 ff. (проекты Бистерфилда и других), но такие проекты, как уже было указано, сами находились под воздействием мнемонической традиции. И "характеристика" Лейбница должна была стать чем-то большим, нежели универсальный язык, она должна была стать "исчислением". "Характеры" использовались в логических комбинациях так, что в итоге формировалось универсальное искусство, пригодное для разрешения всех проблем. Зрелый Лейбниц, великий математик и логик, все еще прямо исходит из ренессансных попыток объединить классическое искусство памяти и луллизм, размещая образы классического искусства на комбинаторных кругах Луллия.

Совместно с "характеристикой" или исчислением Лейбниц задумывал и проект "энциклопедии", которая могла бы собрать воедино все известные человеку науки и искусства. Когда все виды познания будут систематизированы в энциклопедии, "характеры" будут определены ко всем понятиям, для решения всех проблем в конечном счете будет создано универсальное исчисление. Исчисление, полагал Лейбниц, применимо во всех областях познания и деятельности. Оно способно разрешать даже религиозные затруднения. [914] 914 Couturat, Logique, p. 98; см. также статью "Лейбниц" в Enciclopedia Filosofica (Venice, 1957). В случае разногласий, к примеру, на Трентском совете, не нужно больше затевать войну, но просто следует сесть рядом, сказав: "Давайте посчитаем".

Раймонд Луллий верил, что его "Искусство", с его буквенными обозначениями и вращающимися геометрическими фигурами приложимо ко всем составным элементам энциклопедии и что оно способно убедить магометан и иудеев в истине христианства. Джулио Камилло создал "Театр Памяти", в котором посредством образов должны быть синтезированы все знания. Джордано Бруно, приводя в движение образы на комбинаторных кругах Луллия, объехал со своим фантастическим искусством памяти всю Европу. В семнадцатом веке эту традицию унаследовал Лейбниц.

К своим проектам Лейбниц пытался привлечь внимание многих академий и власть имущих, однако безуспешно. Энциклопедия так и не была составлена; закрепление определенных "характеров" за понятиями так и не было завершено, универсальное исчисление не было создано. Как тут не вспомнить Джулио Камилло, который так и не смог завершить постройку грандиозного Театра Памяти, получавшего лишь нерегулярную и недостаточную помощь от французского короля. Или Джордано Бруно, лихорадочно испытывавшего одну за другой мнемонические схемы, пока не встретил свою смерть на костре.

Все же Лейбниц сумел привести некоторые направления своего тотального проекта к завершению. Он был убежден, что его достижения в математике фундаментальны благодаря успешному изобретению символов, представляющих количественные изменения и их отношения. "И в самом деле", говорит Кутюра, "очевидно, что самое знаменитое из его изобретений, исчисление бесконечно малых, произошло в ходе его настойчивых поисков новых и более общих символических систем и что, наоборот, это открытие утвердило его во мнении, что для дедуктивных наук крайне важное значение имеет заданность точной характеристики". [915] 915 Couturat, Logique, p. 84. Абсолютная оригинальность Лейбница — продолжает Кутюра — состоит в изображении посредством определяющих сущностные свойства знаков, понятий и процедур, по отношению к которым до тех пор еще никакого обозначения не существовало. [916] 916 Ibid., p. 85. Cм. также примечание Кутюра в Opucles, p. 97. Короче говоря, именно благодаря изобретению новых "характеров" он получил возможность оперировать исчислением бесконечно малых, которое, однако, было лишь фрагментом, или образчиком его так и не завершенной "универсальной характеристики". Если согласиться с нашим предположением, что лейбницевская "характеристика" происходит из мнемонической традиции, то это означает, что перенесенный в сферу математических символизаций поиск "образов для вещей" привел к открытию новых и более точных математических, или логико-математических, обозначений, сделавших возможными новые типы исчисления. Для Лейбница в исследовании "характеров" всегда было принципиально важно, чтобы характеры как можно более точно отображали реальность, или реальную природу вещей, и некоторые места из его работ проливают свет на основу его поиска. Так, в Fundamenta calculi rartiocinatoris он определяет "характеры" как знаки, написанные, нарисованные или высеченные. Знак тем пригоднее, чем ближе он к определяемой вещи. Однако Лейбниц замечает, что характеры, употребляемые химиками или астрономами, к примеру, те, которые Джон Ди предлагает в своей Monas hierogliphica , бесполезны, как и китайские и египетские изображения. Язык Адама, которым тот именовал творения, был близок к реальности, но мы не знаем его. Слова обычных языков несут на себе печать проклятия, и их использование приводит к ошибке. Единственно наилучшими для точного исследования и исчисления являются notae арифметиков и алгебраистов. [917] 917 Leibniz, Opera philosophica, ed. J.E.Erdman, Berlin, 1840, p. 92-93. Очень похожий отрывок мы найдем в Philosophische schriften, ed. C.J.Gerhardt, Berlin, 1880, VII, p. 204-205.