Френсис Йейтс - Искусство памяти

Убеждение в том, что существуют внутренние образы, которые ближе к реальности, чем объекты внешнего мира, что реальность ухвачена и единое видение достигнуто, лежит в основании всей работы. Образы, увиденные в свете внутреннего солнца, слиты друг с другом и встроены в созерцание Единого. Религиозный импульс, подвигнувший Бруно к созданию доселе невиданного учения о памяти, нигде не проявляется с такой очевидностью, как в "Образах". Ужасающа сила "духовных интенций", направленных им на внутренние образы, эта сила унаследована от прошедшего средневековую трансформацию классического искусства, преображенного Ренессансом в Искусство — одну из дисциплин герметической или "египетской" религии.

По возвращении в Италию, Бруно, может быть, успел дать еще несколько уроков в Падуе и Венеции, но когда в 1592 году он оказался в подземельях инквизиции, его удивительная карьера была закончена. Возможно, это просто совпадение, хотя выглядит скорее курьезно, но как только Бруно исчез, появился другой учитель памяти, странствовавший по Бельгии, Германии, Франции. И хотя ни Ламберту Шенкелю, ни его ученику, Иоганну Пеппу, не удалось подняться до уровня Бруно, они заслуживают внимания, поскольку давали уроки памяти после Бруно, и им было кое-что известно о бруновской версии искусной памяти.

Ламберт Шенкель (ок. 1547–1603) [729] 729 О Шенкеле см. статью в Biographie universalle, sub. nom., и Encyclopaedia Britanica, статья "Мнемоника"; Rossi, Clavis universalis, p. 128, 154–155, 250. был, в общем-то, знаменитой в свое время личностью, он снискал известность публичной демонстрацией силы своей памяти и опубликованными работами. Родом он был, по-видимому, из католических Нидерландов, а учился в Лувене; его первая книга о памяти, De memoria , вышла в 1593 году в Дуэ и, по всей вероятности, была встречена с одобрением в этом мощном католическом центре контрреформационной деятельности. [730] 730 По-видимому, в католических Нидерландах проявляли живой интерес к искусству памяти, судя по страстной речи, посвященной искусству Симонида, которая в 1560 году была произнесена в Лувене и в 1561 году опубликована как N. Mameranus, Oratio pro memoria et de eloquentia in integrum restituenda, Brussels, 1561. Однако вскоре по поводу его персоны, вероятно, возникли сомнения, и он был обвинен в причастности к магии. Шенкель назначал плату за свои уроки, и тот, кто желал постичь его секреты памяти, должен был вступить с ним в личное общение, поскольку, по его словам, написанные им книги не раскрывают этих секретов полностью.

Основная работа Шенкеля о памяти, Gazophilacium , была опубликована в Страсбурге в 1610 году, а во французском переводе вышла в 1623 году в Париже. [731] 731 L.Schenkel, Le Magazin des Sciences, Paris, 1623. По большей части она повторяет сказанное в напечатанной ранее De memoria , хотя и содержит усовершенствования и дополнения.

Читая Gazophilacium, мы находимся в русле учебников по памяти типа изданий Ромберха и Росселия, а также замечаем, что Шенкель сознательно стремится присоединиться к доминиканской меморативной традиции путем постоянных ссылок на Фому Аквината как на великого знатока памяти. В первой части книги он рассказывает о долгой истории искусства памяти, перечисляя все обычно упоминаемые имена: Симонида, Метродора из Скепсиса, Туллия и т. д., из современников — Петрарку и остальных, к обычному списку имен современников он добавляет много других, которые связывает с искушенностью в памяти, среди них — Пико делла Мирандола. Свои положения Шенкель подтверждает ссылками, и его книга может представлять действительную ценность для современного историка искусства памяти, который, если составит себе труд проследить отсылки Шенкеля, получит богатый, интересный материал.

В учении Шенкеля, в общем, нет ничего необычного, это в основе своей классическое искусство, в нем приводятся диаграммы комнат с местами памяти и длинные ряды образов. То, чему учит Шенкель, вполне можно назвать рациональной мнемотехникой, хотя формы ее и выработаны трактатами о памяти. Однако он очень темен и упоминает о довольно подозрительных авторах, таких, например, как Тритемий.

У Шенкеля был ученик и подражатель, Иоганн Пепп, работы которого о памяти заслуживают пристального взгляда, поскольку он, что называется, выпускает кота из мешка. По своему собственному выражению, он "раскрывает Шенкеля", то есть открывает секреты оккультной памяти, скрытые в книгах учителя. Эта цель обозначена и в заглавии его книги, Sсhenkelius detectus: seu memoria artificialis hactenus occultata , опубликованной в 1617 году в Лионе. В последующих двух публикациях [732] 732 Eisagoge, seu introductio facilis in praxim artificiosae memoriae, Lyons, 1619; Crisis, iani phaosphori, in quo Schenckelius illustratur, Lyons, 1619. он продолжает доброе дело "раскрытия Шенкеля". Болтун Пепп называет имя, которое у Шенкеля нельзя встретить, — Jordanus Brunus, [733] 733 То, что Пепп упоминает о Бруно, отмечает Росси, в Clavis universalis, p. 125. и раскрываемые им секреты чем-то напоминают учение Бруно.

Пепп тщательно проштудировал работы Бруно, особенно "Тени", которые он несколько раз цитирует. [734] 734 Eisagoge, p. 36-113; Crisis, p. 12–13 etc. Его длинный перечень магических образов, применяемых в качестве памятных, очень сильно напоминает перечень в "Образах". В искусстве памяти, говорит Пепп, сокрыты философские таинства. [735] 735 Schenkelius detectus, p. 21. В его небольших по объему книжках нет философской и созерцательной силы Бруно, но в одном замечательном пассаже он дает наиболее ясное из обнаруженных мною указаний на то, как тексты по классической и схоластической памяти можно приспособить к герметическому созерцанию порядка универсума.

Процитировав то место из Summa Аквината, где содержится известная трактовка памяти (II, 2,49), и особо отметив, что Фома говорит о порядке в памяти, он тут же приводит цитату из "пятого поучения Трисмегиста в Поймандре". В его распоряжении находится фичиновский Pimander , латинский перевод Corpus Hermeticum , в пятой книге которого говорится о "Боге явленном и неявленном". Это — восторженная речь о вселенском порядке, раскрывающем Бога, и о герметическом опыте созерцания этого порядка, в котором раскрывается Бог. Затем он переходит к "Тимею" и к De oratore Цицерона, где говорится, что установление порядка — это лучшая помощь памяти, и далее к Ad Herennium (этот трактат Пепп все еще приписывал Цицерону), где искусство памяти понимается как определенный порядок мест и образов. Наконец, он возвращается к правилу Аристотеля и Фомы, гласящему, что частое размышление укрепляет память. [736] 736 Crisis, p. 26–27. В этом пассаже демонстрируется переход от мест и образов искусной памяти к порядку универсума, экстатически постигаемому в качестве религиозного опыта "Трисмегиста". Последовательность цитат и идей указывает на цепочку рассуждений, в которой места и образы Туллия и томистской искусной памяти становятся техникой запечатления в памяти вселенского миропорядка. Или, другими словами, показывается, как технические приемы искусной памяти обращаются в магико-религиозные технические приемы оккультной памяти.