И. Василевский - Романовы

Кончен обряд, отведена в царский терем новобрачная. Отныне никто не имеет права ее видеть.

Но интриги бояр продолжаются полным ходом.

В сентябре 1624 года, 19 числа, было совершено бракосочетание, а уже на следующий день молодая царица оказалась больной — «лихие люди испортили». Кто были эти «лихие люди», так и осталось неизвестным, но, прохворав около трех месяцев, молодая царица скончалась.

Дело пришлось начинать сначала. В 1626 году снова приказано собрать в Москву на смотрины со всех концов России девиц, «ростом, красотой и разумом исполненных».

На этот раз избранной оказалась некая Евдокия Стрешнева. Очень характерно, что во избежание дальнейших интриг и попыток отравления выбор этой женщины, будущей матери Алексея Михайловича, держится в тайне. Ее ввели в царский терем и нарекли, в нарушение всех традиций, только за три дня до свадьбы, чтобы предупредить таким образом придворные козни, погубившие уже двух царских невест.

От этого брака родилось три сына: скоропостижно умершие Иван и Василий, престолонаследник Алексей и три дочери. Любопытно, что и до самой смерти Михаил Федорович не возжелал отказаться от давней мечты своей породниться с западными дворами, в особенности с Данией, где его сватовство окончилось так неудачно. Когда датский королевич Вольдемар неосторожно приехал в гости в Москву, Михаил Федорович настойчиво предлагал ему жениться на своей дочери Ирине. Вольдемар скромно, но твердо отказался от этой чести, деликатно указав в качестве причины на то, что он не желал бы менять своей религии и принимать православие.

Но сверх ожиданий бесхарактерный Михаил в этом вопросе оказался настойчив и бесповоротно решителен. Пристал, как банный лист, к датскому королевичу. Хоть ты что хочешь, а женись. Бедный Вольдемар решил тогда в срочном порядке прервать свое пребывание в Москве и экстренно собрался уезжать на родину. Но и это не помогло. Его насильно удержали в Москве и впредь до исправления посадили под арест. Долго, дескать, не выдержит. Поломается, поломается, а глядишь, и женится. Должен же он понять, что об его же пользе заботятся. Не кого-нибудь, а царскую дочь отдают — а он — поглядите! — еще и упирается.

Когда королевич умолял царя отпустить его домой, царь ответил:

— Отпустить тебя назад непригоже и нечестно. Во всех окрестных государствах будет стыдно, что ты от нас уехал, не совершив доброго дела.

Стражу, приставленную к королевичу, сильно увеличили, опасаясь, как бы жених не сбежал. Но королевич все-таки умудрился удрать. Стрельцы остановили его уже у Тверских ворот и с торжеством поволокли обратно: «Врешь, брат, не уйти, женишься!»

В дело ареста Вольдемара вмешался польский посол Гаврила Стембковский. От имени своего короля он попытался было требовать освобождения пленника, но получил ответ, что пусть-де лучше королевич согласится, не то его в далекое место сошлют, а русский царь станет со Швецией против Дании воевать.

Только смерть Михаила Федоровича выручила из заключения датского королевича. Только после погребения первого Романова и воцарения шестнадцатилетнего Алексея удалось, наконец, Вольдемару уехать на родину, проклиная день и час, когда ему пришло в голову поехать в гости в эту удивительную «страну неограниченных возможностей», в эту странную Россию.

Когда пытаешься из осколков, разбросанных в показаниях современников и летописях, воссоздать цельный образ первого Романова, определить характер царя Михаила, прежде всего становишься в тупик от полного отсутствия индивидуальных черт в этом человеке.

Перед нами личность идеально безличная: «нос и рот умеренные, лицо чистое, особых примет не имеется».

На портретах Михаила, относящихся к началу его царствования, простоватый мальчонка с туповатым, невыразительным лицом. Подавать солянку в качестве полового в московском трактире — сгодился бы. Но, например, телефонным мальчиком в современном отеле его не представишь — не справится.

Портреты более поздние рисуют дородного мужчину с большой и тщательно расчесанной бородой. Если правда, что каждый человек по типу лица похож на какое-нибудь животное: Бисмарк — на кота, Александр III — на носорога, то Михаил более всего похож на барана. Что-то ограниченное, безнадежно-спокойное, воистину баранье есть в этом шаблонно-правильном лице.

Когда, например, в 1641 году некий подьячий в городе Кузнецке в бумаге о посылке мехов сделал какую-то незначительную описку в царском титуле, подьячего сурово высекли батогами и отослали в тюрьму — знай край, да не падай.

Ограниченность и тупость Михаила не мешают ему очень высоко ценить свое царское достоинство. Чуть ли не самой яркой чертой характера царя Михаила является его неумеренная любовь к часам, которыми он загромоздил все свои комнаты. Тут и стенные, и каминные, и даже самые редкие — карманные. Диковинки радуют и тешат царя. Он неустанно заводит их, наслаждается их боем, любуется кукушкой и другими ухищрениями. Оно, собственно, грех, да соблазнительно очень. До чего додумались иноземные прелестники, а?!

Эта мания Михаила — его любовь к часам — представляла собой чуть ли не все интересы венценосца. Во время торжественных обедов возле него всегда ставили двое часов. От органного мастера Мельхерта были выписаны два часовых дел мастера, которые должны были «русских людей часовому мастерству научить». Когда Мельхерт сделал часы с органом, из которых появлялись соловей и кукушка, Михаил растрогался чуть не до слез и подарил Мельхерту огромную по тем временам сумму — 3 тысячи рублей.

Характер Михаила, при всей его простоватости, — лукавый, с хитрецой. Когда, например, воевода Шеин под Смоленском был разбит наголову Владиславом и русские войска, сдавшись, отдали все ружья, пушки и знамена, царь решил сделать Шеина козлом отпущения за позорные результаты войны. Шеин успешно доказал, что вовсе не на нем лежит вина за поражение, но тогда ему поставили в вину, что он-де 15 лет назад целовал крест польскому королю. В этом же самом был повинен и сам царь Михаил, но это Шеина не спасло. Ему отрубили голову. Кстати уж отрубили голову и его товарищу Измайлову, который обвинялся в том, что говорил «много воровских непригожих слов о царе и патриархе».

Любопытная и очень характерная для всего царствования история разыгралась также с вопросом взятия Азова. Донские казаки, голытьба, кормившаяся набегами на турецкие владения по берегам Черного моря, «промышлявшая зипунов», по тогдашнему выражению, взяла было с налета Азов. Когда султан осадил город, чтобы вернуть его, воинственные казаки усмотрели в этом вопрос самолюбия и решили Азова ни за что не отдавать: «Подавишься, собака, а Азова не увидишь».