Виктор Мануйлов - Иду на вы!

Утро выдалось солнечным, теплым, ласковым. С низовий Днепра дует ветерок, напоенный запахами расцветающей степи. Ласточки подновляют гнезда под стрехами крыш, мелькают в воздухе с радостным щебетом, возвещая людям, что холода ушли и не вернутся. Но в городе не чувствуется радости, он будто опустел, лишь дымки над крышами подтверждают, что он жив, но затаился в мрачном ожидании каких-то событий, о которых киевляне шепчутся с оглядкой, но что за события их ожидают, знают одни лишь боги.

Улицы пусты, лишь шаги патрулей хорезмийцев нарушают тревожную тишину, да верующие христиане, выглянув из калитки на улицу и не заметив никакой опасности, поспешают в церковь к заутрине, да неспешно шествуют в синагогу иудеи.

Самуил бен Хазар покинул свое ложе, лишь прикоснувшись к юной киевлянке, доставленной ему вечером, вымытой и умащенной всяческими благовониями. Вчера он мог оросить простыню алой кровью девственницы, но день был испорчен сообщением, что князь Святослав находится в трех-четырех переходах от Киева, и желание пропало. Правда, он оставил девку у себя на ночь, положив с левой стороны: пусть привыкает. Девчонка не переставая дрожала всем телом, прикрывая руками маленькие груди, пришлось несколько раз крепко ущипнуть ее, сжать согнутый мизинец и отпустить лишь тогда, когда светлые глаза ее расширились от боли; а чтобы она не брыкалась, как иногда случается, оставил с собой на ночь еще двоих: иудейку из колена Израилева – слева от киевлянки, булгарку – справа от себя. Такой букет благоуханий возбуждает невероятно, наполняя тело сладким ознобом.

Но Святослав, Святослав… – до чего же не вовремя! Никак не идет из головы. Какие там девственницы! Какое там благоухание! Разве что завтра… И то лишь в том случае, если придут успокаивающие известия. Наверняка о приближении Святослава знают и киевляне, и княгиня Ольга, сидящая в Вышгороде. Неясно одно – с чем идет в Киев князь Святослав, какие у него намерения. Надо будет послать ему навстречу Аарона раб-Эфру. Пусть он своими чарами и лукавыми речами улестит варвара, вызнает его намерения, задержит и… и вообще что-то предпримет, если выяснится нечто зловредное для наместника и его господина, каганбека Хазарского, царя Израиля в восточных пределах Ойкумены. От всего этого голова идет кругом, а она у Самуила бен Хазар всего одна.

И бен Хазар приказал вызвать к себе раб-Эфра.

Советник предстал перед наместником в персидском халате, опоясанном широким матерчатым поясом, в который можно спрятать и кошель с серебром, и нож, и даже особо гибкий клинок арабской сабли. Из-под халата выглядывали красные сапоги, голова раб-Эфры обмотана чалмой, в нее убраны волосы и пейсы, лишь аккуратно подстриженная бородка и усы резко выделялись на светлом фоне.

«Наверняка этот караим пользуется успехом у женщин, – с завистью подумал бен Хазар, разглядывая своего слугу, в то время как тот стоял, склонив голову и прикрыв свои дьявольские глаза, чтобы не смущать своего господина. – Красив, чертовски красив. Сущий дьявол. Если верить мудрецам-хасидам, красивый слуга – неверный слуга. Тем более вечно чем-то недовольные караимы. И еще сказано мудрыми: берегись слуг, красивых лицом, их красота скрывает безобразную сущность, наполненную ядом скорпиона».

– Да, так вот, мой верный слуга, – начал бен Хазар вкрадчивым голосом, облокотившись на подушки. – Поскольку мы не знаем, с чем к нам пожалует князь Святослав и каково у него войско, поезжай-ка ты к нему навстречу. Нужно его задержать на несколько дней, пока я соберу войско и расположу его поблизости от Киева. Возьми с собой из сокровищницы любые подарки для Святослава, какие ты посчитаешь нужными. Скажи, что еще более дорогие подарки он получит в Киеве от меня. Скажи также, что мне, слуге моего господина каганбека Хазарского, царя Иосифа, – да будет он много раз благословлен богом Израиля! – нужно время для того, чтобы устроить пышную встречу князю Киевскому, как того заслуживает его сан и послушание воле нашего общего с ним господина царя. Пусть он встанет станом со своей дружиной в удобном для него месте и ждет гонцов. Я не ограничиваю твои способности, мой верный слуга, в улещевании этого варвара. Мудрость наших предков гласит: любые слова оправданы, если они способствуют достижению цели; любые обещания ничего не стоят, если они даны варвару. Если тебе удастся выполнить мое поручение, я награжу тебя по-царски.

– Я все сделаю так, как ты повелеваешь, мой господин, – да будет мудрость твоя для меня путеводной звездой! – произнес раб-Эфра, склоняя голову. – Когда прикажешь ехать?

– Как то есть когда? – вскричал бен Хазар. – Сейчас! Немедленно!

– Я готов. Мне только нужно спуститься в сокровищницу, мой господин, – да будет она увеличиваться, уменьшаясь!

С этими словами Аарон раб-Эфра покинул комнату размышлений наместника.

И почти весь день бродил бен Хазар по княжеским хоромам, потел, прислушиваясь, выглядывая в окна смотровой башни, откуда не только видны многие улицы Киева, его базарная площадь, но и сверкающая на солнце обнаженной саблей кочевника стремнина Днепра, и Заднепровье на многие мили во все стороны. За ним неотлучно бродили два евнуха, – один молодой, другой пожилой, – исчезая из поля зрения, едва бен Хазар останавливался. Но щелчок пальцами вызывал обоих из небытия, заставляя гнуться в три погибели в ожидании приказа хозяина. А у того приказаний сегодня почти не было, разве что подать холодной воды с добавлением лимонного сока.

Советник раб-Эфра зашел перед уходом вместе с хранителем сокровищ, чтобы доложить о том, что было взято и подтвердить это устами хранителя сокровищ.

При этом раб-Эфра как всегда оставался спокойным и уверенным в себе. С одной стороны, спокойствие – это хорошо; с другой – опасно: вдруг этот караим, рожденный хазаркой, отвергающий Тору, перекинется к врагам наместника и царя Иосифа, их господина, – да будет его мышца крепче дамасской стали! За караимами нужен глаз да глаз. Они и в Итиле не пользуются доверием царя, исполняя лишь малые должности в войске. Недовольство их понятно, но положение их вполне заслуженно, потому что нельзя смешивать колено Израилево с презренными гоями, ибо это грозит исчезновением избранного Всеблагим народа для повелевания другими народами.

Забрав сокровища, раб-Эфра покинул детинец, и бен Хазар с высоты смотровой башни видел, как эти сокровища, уложенные в кожаные мешки, грузили на вьючных лошадей. Затем взгляд бен Хазара равнодушно скользнул по заречным далям, и эти давно знакомые места – знакомые до отвращения – сами собой повернули его мысли на другое. Неужели ему, человеку царских кровей, всю оставшуюся жизнь провести в Киеве, среди варваров, видя их отвратительные рожи, злобные взгляды, каждый день ожидая от них какой-нибудь пакости! «О всеблагой! – взмолился бен Хазар, простирая руки к потолку. – Обрати свой страшный лик на раба своего, снизойди до милости к нему, внуши царственному племяннику моему Иосифу мысль о замене Самуила бен Хазар кем-нибудь другим. Ты видишь – я стар, мне пора на покой, я давно мечтаю посвятить себя молитве и книжным премудростям».