Владимир Мещеряков - Сталин и заговор военных 1941 г.

На беду Н.Зори, желание нашего правительства и цели заговорщиков, в какой-то степени, совпадали. Что случилось 21 и 22 июня, каждая сторона хотела исказить в свою сторону. Правительство мы оставим в стороне, т. к. оно имело благие намерения. Кроме того, не мог же Молотов во всеуслышание заявить, что, дескать, наша «пятая колонна», нам палки в колеса вставляла.

Речь, в данный момент, идет о заговорщиках. Им то, как раз хотелось представить факты таким образом, чтобы на них не падала тень подозрений. Поэтому-то они, в лице того же Жукова, с помощью Руденко, и могли оказывать давление на Паулюса координируя его поведение на суде в нужном для них русле не вызывая особых подозрений. А как же Паулюс? Неужели он согласился участвовать в афере? Во-первых, он думал о семье. Во-вторых, о себе. Не настолько же он был глуп, чтобы не понимать, для чего делаются документы на другую фамилию, когда ты — есть Паулюс? В-третьих, он, думается, понимал вину Германии перед советским народом, а данные «игры», под руководством Жукова и Руденко, воспринимал по-философски: зло есть везде.

Помните, обещал читателю, что вернемся к рассказу бывшего заместителя министра иностранных дел В.С.Семенова по поводу его высказываний о неформальной истории, в смысле противопоставления документам, как историческому факту, а также по поводу «революции»? Милости прошу.

«Я был представителем военной администрации в Германии. Звонок:

— Это Сталин говорит. Передаю трубку Молотову.

— Слушаю, Вячеслав Михайлович.

— Вам поручается поехать в Нюрнберг и посмотреть, как там наша прокуратура работает.

— Будут ли какие установки, Вячеслав Михайлович?

— Установок нет, сами разберитесь.

Я поехал в Нюрнберг, посмотрел: Руденко, Смирнов ведут дело хорошо. Я жил там недели две-три, потом их собрал и сказал: «Вы ведете дело правильно. Я — политический советник маршала Жукова, разрешите, я отбуду к месту назначения и доложу об этом товарищу Сталину».

Отрывок воспоминаний Владимира Семеновича маленький, но комментарий можно давать по каждому слову. Во-первых, опять Сталин в неприглядной роли: работает секретарем-помощником у Молотова. И номерочек наберет и трубочку передаст. Для чего был междугородный звонок по ВЧ из Москвы? Семенову поручили выяснить, как на процессе в Нюрнберге работает прокуратура. Обратите внимание, как хитро, Владимир Семенович пытается выяснить у Москвы, какую позицию он должен занять при проверке? Дальше очередной кроссворд. Человек пробыл в командировке около трех недель, выяснил что « ведете дело правильно », но затем, в соответствии, с его же, выводами, как делается «революция», он должен был испросить разрешения (у кого?) и убыть к месту назначения. А потом доложить « товарищу Сталину », который на момент приказания Семенову, по данному делу, передал трубку Молотову. Разумеется, что по прибытии в Нюрнберг, он представился руководителю делегации советских представителей и объяснил там свое присутствие. Но, чтобы кого-то просить, с целью вернуться к себе на постоянное местопребывание в Германии, — что-то не вяжется по делу? У него же был статус проверяющего от Москвы? Помните, что я, ранее, говорил о неформальном главенстве в тайной иерархии? Да, и сам Владимир Семенович, признавал, что многое зависит, даже от телефонного звонка. Значит, Семенов или знал или догадывался кто в «доме» главный, коли спрашивал разрешение на отъезд? А фраза: « Я — политический советник маршала Жукова»? Это ли не пароль для Р.Руденко — «я свой». Какую же информацию после этого он передал в Москву? Не было ли это связано с делом Н.Зори? Вопрос только, на какой стадии?

Но вернемся к нашему обреченному обвинителю. Немецкая сторона, представляя документы по защите своих клиентов, видимо, натолкнула Н.Д.Зорю на мысль, что тут не все «чисто» у нас, в плане нападения Германии. Не надо забывать, что помимо Германии, нам официально объявили войну Финляндия, Румыния, Венгрия и Италия. Ведь, с их стороны были же представлены нам определенные аргументы, которые характеризовали нарушение договорных обязательств. Пусть, с нашей точки зрения, они были лживы (и то, как сказать?), но на их основе были прекращены мирные соглашения и вступали в силу ультимативные заявления о начале военных действий против нашей страны.

Надо полагать, что Н.Д.Зоря, наткнувшись на неожиданные для него материалы и вызвавшие у него подозрение, решил поделиться своими сомнениями и тревогой с вышестоящим начальством. Помните, в статье польской журналистки, где она пишет:

« попросил своего непосредственного начальника, генерального прокурора СССР Горшенина, немедленно отправить его в Москву для доклада Вышинскому…».

Трудно сейчас проверить, кого именно он просил об отправке и с кем именно поделился своими соображениями по найденным документам, но то, что он рвался на встречу с Вышинским — это факт, так как именно Андрей Януарьевич курировал деятельность советских государственных обвинителей. А то, что это нарушало планы нашей «пятой колонны» — несомненный факт. Если бы, Н.Д.Зоря, как обвинитель, своими действиями внес бы сбой в работу государственной машины, то его просто бы заменили кем-нибудь другим, более компетентным в данных делах. Вдумайтесь те, кто сомневается в деле убийства Н.Зори? Зачем же Сталинскому руководству затевать « мокрое дело » в Нюрнберге? Правильнее предположить, что его убрали люди, кому могли помешать имевшиеся у Н.Зори документы здесь, в Нюрнберге. Неспроста же тормозился его выезд в Москву к Вышинскому. К тому же в Москве, « убрать » Н.Зорю было бы значительно труднее, а здесь все под рукой и проведение следствия будет сильно затруднено, так как чужое государство.

Так все и случилось. У сына, Юрия Николаевича Зори сохранилось письмо из Германии, которое приводится в данной статье польской журналистки. Конечно, оно представляет определенный интерес, но, как всегда требует пояснений. К тому же не забывайте временной отрезок в сорок лет и фактор человеческой памяти.

«Уважаемый господин Юрий! В мае 1946 года мне позвонили из секретариата Сталина домой, в Лейпциг. Приказали к утру сделать цинковый гроб для транспортировки Вашего отца в Москву. Приказ был выполнен в срок, Вашего отца доставили на аэродром. В это время испортилась погода. Самолет в течение нескольких часов не мог вылететь. Из секретариата Сталина пришел новый приказ: похоронить на месте. Что и было сделано. Перед погребением никакой экспертизы не проводилось. Через год его останки были извлечены и кремированы. Жена, к сожалению, не помнит, на каком кладбище похоронен Ваш отец».