Вадим Васильев - История новоевропейской философии

Кант считает, что (это важный момент, которым мы и закончим) «ключом к разрешению антиномий является трансцендентальный идеализм», — говорит он. Более того, он утверждает, что антиномии чистого разума могут служить косвенным доказательством правильности выводов «трансцендентальной эстетики». То есть, с помощью вот этих антиномий можно так же, как и с помощью этих истолкований, трансцендентальных и метафизических, о которых мы говорили в начале, доказать с помощью диалектики, правда косвенно, что пространство и время это субъективная форма чувственности. Вот как любопытно. Почему так? А потому, что если мы, говорит Кант, различаем мир на «явления» и «вещи в себе», то тогда у нас появляется возможность либо разнести тезисы и антитезисы антиномий по этим мирам. И сказать, например, что в мире явлений нет первопричины, но первопричина может быть в мире ноуменов; и таким образом и тезис, и антитезис могут быть истинными. Противоречие мнимое было, так? Точно так же и с четвёртой антиномией. Можно сказать, что в мире явлений есть только случайные вещи, но в мире ноуменов может существовать необходимое существо. Опять разводим тезис и антитезис по мирам — противоречия между этими вариантами устраняются. А в случае первых двух антиномий, которые Кант называет математическими (а вторые

— динамическими.). Дело в том, что эта терминология идёт ещё из таблицы категорий: категории количества и качества он тоже называл математическими, потому что они объясняют возможность применения математики к явлениям. А категории отношения и модальности — динамическими, потому что там речь идёт о Бытии. То же самое было и с основоположениями: первые две аксиомы созерцания — антиципации восприятия — математические аналогии опыта, постулаты эмпирического мышления — вообще динамические. Это так, к слову.

Так вот в случае первых двух антиномий иная ситуация: здесь и тезис и антитезис — ложные, по Канту. Почему? Да потому, что говорить ни о бесконечном мире, ни о границе мира, рассуждая о явлениях — неправомерно, говорит Кант, — так же, как о простых частях или бесконечной делимости (это тезис и антитезис второй антиномии). Потому что явление не есть что‑то законченное, явление субъективным обладает существованием, то есть они конструируются в восприятии. И, естественно, в нашем восприятии мы не охватываем бесконечность актуально. С другой стороны, как бы редуцируя, восходя к причинам нашего восприятия по этим цепочкам, мы никогда не дойдём до первой причины. Итак, нет ни первоначала, ни границы в пространстве. и, с другой стороны, бесконечности тоже нет (ни в пространстве, ни во времени) — именно из‑за субъективности мира явлений о котором мы рассуждаем. Вот если мы считаем мир явлений — миром вещей в себе, эти миры схлапываются у нас, нет этой двойственности, — вот тогда мы впадём в настоящее противоречие, говорит Кант. Тогда антиномии окажутся реальными. И тогда (коль скоро это привело бы к разрушению разума, а мы это допустить не можем), чтобы спасти ценность разума в котором сомневаться нет никаких оснований, мы должны (даже если нет никакой «Эстетики», если нет никаких там высказанных аргументов) всё равно различить вещи на «феномены» и «ноумены». Хотя бы для того, чтобы решить антиномии.

Ну, всё на сегодня. Спасибо.

— Спасибо Вам.

— А вы рассмотрите потом правомочность приводимых доказательств Канта … Скажем последующую критику, опровержение его аргументов …

Понимаете, я бы мог об этом поговорить. Две причины здесь есть, по которым стоит свернуть это обсуждение. Во — первых, потому что катастрофически, даже с учётом спецкурса не успеваем. Успеем только Фихте обсудить в этом семестре. Ну ладно, ничего, Гегеля, Шопенгауэра, Шеллинга, Фейербаха обсудим всё‑таки в следующем семестре. Видимо так. Хотя, Шеллинга, может быть, и начнём. И вторая причина в том, что эти доказательства в действительности большую роль в учении Канта об антиномиях не играют: неважно, корректны они или нет, по большому счёту. В действительности, к ним, конечно, можно придраться: они очень неоднородны по своей структуре: кое — где Кант почему‑то использует в качестве посылок тезисы из других разделов «Критики.», что запрещено.

— Когда я посмотрел, ну это бросается в глаза…

Да, да, очень такие. мозаичные, с вкраплениями других элементов, по идее которых не должно быть. Кант независимые должен был раскручивать доказательства, не опираясь на предшествующие свои выводы; как и вообще он должен поступать во всей Диалектике. Но включает, и это делает доказательства спорными. Но, подчеркну ещё раз, они не столь важны. В любом случае это противопоставление, эта вилка возникает.

…да, тут терминологическая проблема, но, с другой стороны, да, оно едино, и Вы правы, Диана. Нет такого вот в этом смысле, нет такого многообразия предметов, а тем более видов, к которым можно бы было приложить. Оно единично. Оно само себя как бы реферирует. Но с другой стороны конечно можно образовать идею в эмпирическое такое представление о времени. А потом его к различным конкретным процессам прилагать. Ну, просто второе — это будет эмпирическое понятие, а в основе этого эмпирического понятия лежит чистое созерцание.

— Чистое созерцание определённой последовательности состояний каких‑то.

Да, но это и есть.

— Как только мы внимание на каком‑то состоянии фиксируем, а потом второй раз внимание сосредотачиваем — в этом разница есть, между двумя… мы вот ощущаем, физически ощущаем какую‑то длительность, вот Кант говорит: мы ощущаем время состоянии фиксируем, мы пока еще не ввели этот термин. Вот ощущаем физически то, что прошла какая‑то длительность, разделены две концентрации внимания, а понятие времени вводится как нечто… как понятие уже.

Ну, вполне можно так сказать. Просто Кант называет длительность тоже временем. В конце концов, длительность и время близкие вещи. Ну, можете называть это первичным временем. Или, как Гуссерль, к примеру, называл — субъективным временем. А потом можете составить себе мнение об объективном времени. Вот, к примеру, лекция по феноменологии времени, это известнейший, главный эксперт по времени европейской философии… Эдмунд Гуссерль. Эти лекции переведены, кстати, тем же Молчановым.

— А можно, скажем, прийти к выводу о несуществовании объективного времени?

О чем. К чему прийти?

Вот я как‑то пришел к выводу о несуществовании объективного времени. Это соотнесенность процессов. Когда мы измеряем что‑то, у нас есть эталонный цикл (50 млн. колебаний какого‑нибудь ядра), мы берём там, ну не знаю, бегун бежит 100 метров — сколько эталонных циклов займет этот забег. Любой процесс мы берем и начинаем накладывать на него этот эталонный цикл. А называем это: то, что мы измерили время. Но это номинально. Это номинальная процедура. Мы договорились так поступать и называть это процедуру «этим‑то». А о том существует ли время, как таковое, мы ничего сказать не можем.