Вадим Васильев - История новоевропейской философии

— Они не взаимодействуют?

Не взаимодействуют абсолютно. Но это не мешает их точной гармонии, точном соответствии — все, что происходит в физическом мире точно отображается в психическом. Просто потому, что это одно и тоже, в сущностном смысле слова, событие. В субстанции эти ряды параллельные совпадают. Вот в философии иногда бывают такие парадоксы — в философии параллельные прямые совпадают. Если смотреть с горизонтальной точки зрения, то да, здесь мы имеем дело с параллельными мирами, но в строгом смысле слова параллельности здесь нет, потому что эти миры сходятся в божественной субстанции. Субстанция едина, и вот это единство размножается, превращается в видимый параллелизм. Размножается в атрибутах, конечно.

Идем дальше. Теперь из этих, в общем‑то, логичных размышлений, сразу же последует весьма странный вывод. Во — первых, нам придется признать, что …, сейчас я это покажу вам, … что каждая вещь, а не только человеческое тело имеет душу, т. е. придется нам признать тезис о всеобщей одушевленности. Ну чтобы доказать это нам надо сначала договориться о том, что же такое душа, вообще говоря. Если это не субстанция, то, что же? Опять Спиноза дает весьма экстравагантное определение, вместе с тем вполне логичное. Душу, он называет, идеей тела. Встречалось вам когда‑нибудь что‑нибудь похожее? Душа — это идея тела.

— Это уже, наверное, у Аристотеля …

Энтелехия. Это не совсем то. Душа — это форма, по Аристотелю, тела. То, что придает законченность телу, то, что управляет телом в его жизненных процессах, придает смысл, так сказать, и является целью всех телесных действий. Здесь иначе — здесь такая зеркальная схема, т. е. образ зеркал, скорее применим, не более того. Идея — это отражение просто, отражение какой‑то телесности. Но, правда, здесь можно все перевернуть и также уверенно сказать, что телесность — это отражение идеи. Это просто.

— Т. е. тело — в протяженном мире, а душа в …

Вот в этом мире мышления. Душа вообще это модус бесконечного мыслительного пространства, вот так еще можно сказать. Этой бесконечной интеллектуальной среды, этого интеллектуального мира. Вот есть в мире протяжения островки какие‑то конечные, модусы — это тела; и в мире мысли бесконечной тоже есть островки — это души. Каждый островок интеллектуальный запараллелен с материальным островком, с телом и его отображает. Но и не только его, подчеркивает Спиноза, поскольку любое тело находится во взаимодействии со всеми другими телами материи в материальном мире, то., а душа представляет какое‑то конкретное тело., то опосредованно, представляя конкретное тело, она представляет и весь мир, но только это тело она представляет более отчетливо, чем все остальное. Из‑за опосредованности в ее представление вносится смутность. Поэтому любая душа живет в полумраке неизбежно. Какие‑то вещи более ясно и отчетливо постигаются, какие‑то заведомо смутно, а какие‑то вообще настолько.

— Т. е. наше тело, находясь в физическом мире, взаимодействует со всеми вещами этого физического мира …

Да, конечно.

…и таким образом душа причастна каждой вещи.

Да каждой вещи и смутно ее представляет опосредованно. Просто тело аккумулирует, любое тело аккумулирует сильно или слабо, но влияния со стороны всего универсума и это аккумулирование этих влияний какие‑то пусть слабые, но реакции на эти отдаленные и опосредованные воздействия (прямых воздействий нет, напоминаю Спиноза стоит на позициях декартовской физики — только путем толчка передается взаимодействие), ну и соответственно эта аккумуляция, она осознается и отображается в идеях.

— А вот как бы он ответил, скажем, на такое возражение: идет война где‑то, … в Чечне, и нашему телу, нашему быту никакого дела нет, — мы никак не чувствуем воздействия. Но наша душа очень сильно может быть включена в происходящее. И вот на каком‑то уровне мышления, на уровне понятий, мы можем соучаствовать, сопереживать…

Ну, все дело в том., я думаю, он легко может ответить Вам — хотя вопрос, конечно очень интересный, безусловно, хотя и трудный. Все дело в том, что наши представления о том, что происходит где‑нибудь в другой точке мире, — они связаны с тем, базируются на чем‑то, какую мы получаем информацию об этом. А информация всегда носит материальный характер — мы должны либо услышать, либо увидеть. А это уже телесное взаимодействие.

— Почувствовать?

Ну, да. Почувствовать, конечно. Посмотреть телевизор…

— Вот если бы понятие «информация» было бы в его время, он бы ее отнес к какой субстанции?

Ну, информация, коль скоро имеет материальный носитель, передается с помощью, как мы сейчас говорим, электромагнитных волн или, я не знаю, еще чего, — все это, естественно, имеет отношение к телесному, материальному взаимодействию.

— Но ведь знание — это тоже информация?

Ну, любое знание имеет носитель, чтобы оно достигло нас, нашего сознания требуется носитель. Как раз., хотя естественно, знание не сводится к этим носителям. Но это лишь подтверждает параллелизм, я думаю, сказал бы Спиноза. Знаки всегда нуждаются в каких‑то подпорках материальных, не могут без них проникнуть в нашу душу. Это и доказывает связанность идеального и реального.

Да, вот я на что хотел обратить ваше внимание: ведь получается, что не только у нас есть душа, но, вот, скажем, у этого стола есть душа, и у этой бумаги есть душа, — у всего есть душа. И вот тут нам уже явно следует задуматься: а правильно ли вообще мы всегда поступаем, когда ведем себя определенным образом по отношению к материальным вещам? Мы‑то думаем, что они бездушны. Постучу по столу… А если у него есть душа, ему больно может быть. Тогда он переживает, что я его ударил; его не надо тогда бить; может, и касаться вообще не надо. А вот сидим на скамье: тоже на нас, если б кто‑нибудь сел, нам бы не очень это понравилось, правда? В общем, не закладываются ли основания новой этики вот в таком допущении о всеобщей одушевленности? Прямо, как некий, ну, я не знаю, не буддист, а джайнист выступает Спиноза. Да и что там, гораздо радикальнее, чем джайны — джайны‑то говорили об одушевленности и о необходимости бережно относиться к биологическим объектам, но не говорили о всеобщей одушевленности. Здесь вообще все тотально психологизируется. Но Спиноза находит выход из этой ситуации. Он говорит, что — да, конечно, души есть у всего, но дело в том, что есть примитивные и сложные души. Опасное, конечно, рассуждение, но он без колебаний его принимает. Простые и сложные. Чем это обусловлено, и как понять, вообще‑то говоря, какой предмет имеет сложную психическую организацию, скоррелированную с ним, в идеале с ним, а какой предмет, напротив, настолько простую душу, что ее можно игнорировать, как с бездушным предметом с ним обращаться? Узнать это очень просто; потому что все душевные различия — и строение души, жестко, как мы знаем, скоррелировано со строением тела. Соответственно, чем сложнее тело, тем сложнее душа — простейший критерий. Стол — это простой предмет явно. Конечно, душа у него совсем неинтересная.