Вадим Васильев - История новоевропейской философии

А вот, скажем, компьютер, который сконструировала в XVII веке Паскаль, наверно, Спиноза оценил бы как — знал бы он еще об этих опытах Паскаля, — он оценил бы как, возможно, и более одушевленный предмет. Во всяком случае, фабрика какая‑то, завод механический, полностью автоматизированный — тоже вполне может рассматриваться как обладающий сложной организацией психической, по Спинозе. Ну, он в такие дебри не вдается — рискованные, точнее говоря, области, — но факт, что такие следствия можно сделать.

Ну, и конечно, самым сложным телом среди всех известных нам тел обладает человек. Но как теперь это понять — какие здесь критерии сложности? Спиноза дает простой критерий — сложным следует считать то тело, которое способно к наибольшему количеству движений. То есть чем на большее количество разнообразных движений способно тело, тем оно сложнее, соответственно, тем сложнее психическая организация. Ну, и в этом плане ясно, что человек абсолютный чемпион, потому что он может в самых разных областях, в самых разных нишах биологических проявлять свою активность, соответственно, в каждом случае по — разному; на что ни одно животное неспособно, уж не говоря о предметах, которые играют по жестко заданной программе и способны лишь к крайне небольшому количеству действий. Стол, например, он ни на что не способен, способен лишь стоять. Вот так его сделали на фабрике.

— Не совсем так. Есть столы с разными душами. Я читал, рекламу про мебель какой‑то английской фирмы: «Эти вещи, которые любят вас» называется. Очень интересная статейка, там коротко и лаконично, что в нашей стране было принято делать такие вещи, о которых надо постоянно заботиться. Нам надо… то есть ключ в замок нам надо как‑то особо вставлять, чтобы, там, чувствовать, чтобы он упирался; дверь в нашей машине у одного сильнее, у другого еще сильнее, а иномарка, когда одинаковый толчок, она одинаково захлопывается; если слишком сильно ею хлопаешь, она все равно мягко захлопывается, потому что там как‑то все продуманно — более сложная душа. И у импортной мебели: столы, стулья — там 12–16 слоев лака разного состава. То есть вообще по Спинозе очень даже правильно все это подходит.

Да. Ну, в общем, действительно, мы же чувствуем: заходим в тот же зал, например, автоматизированный на заводе, то мы чувствуем какую‑то атмосферу, какой‑то дух особый: вот это и есть какое‑то сопереживание, какое‑то соприкосновение с душой этого места. У каждого места на Земле есть тоже какая‑то своя аура… ну, не в мистическом смысле, конечно…

Ну, ладно, продолжаем. К чему еще тут придем? Теперь, — после того, как мы выяснили общие вопросы, — надо наконец поговорить о том, в чем смысл человеческого существования. Перво — наперво следует зафиксировать, что любой предмет — это я уже не раз повторял, — поскольку он включает в свое понятие существование, то есть потенциальное, и исключает небытие, — он стремится к существованию. И соответственно, инстинкт вот такой самосохранения, если говорить в психологических категориях, или просто стремление к сохранению существования — это самое фундаментальное свойство бытия, самое фундаментальное. В материи оно проявляется, скажем, как непроницаемость. Вот что такое непроницаемость, плотность? Вот я хочу этот стол разрушить, а он сопротивляется мне, не дает; я давлю на него, а он отталкивает. Он борется за свое существование тем самым, — говорит Спиноза. И так любая вещь. Но это самая примитивная форма борьбы за существование, проявляющаяся в материальном мире. В мире сложных, биологических объектов все это гораздо более утонченно и многообразно протекает.

Ну, к чему это я говорю? К тому, что на этом мотиве теперь должна выстраиваться этическая система и этическая философия Спинозы — на мотиве самосохранения. Самосохранение неразрывно связано с эгоистическими побуждениями, разумеется, потому что эгоизм — это и есть философия, которая нацелена на достижение максимальной выгоды для самого себя, и, в конечном счете, для наиболее эффективного самосохранения. И поэтому этика Спинозы имеет такой, несколько эгоистический характер, но мы сейчас увидим, какие любопытные превращения она претерпевает в своем развитии. Ну, хочу только сказать, что, размышляя об эгоистической сущности человека, Спиноза создает и социальную философию в таком же духе: он развивает теорию общественного договора… в общем в гоббсовском ключе. Он говорит, что да, из‑за эгоистичности людей их необходимо держать в узде, а для этого нужна централизованная власть — конституированная, правда, самими же людьми, но приобретшая относительную независимость от них, — и это позволит, в конечном счете, более эффективно реализовать те самые цели самосохранения, о которых люди и заботятся. То есть государство и вот это отчуждение некоторых прав индивида в пользу органа власти — оно не является поражением в собственных правах в действительности и отказом от эгоистической морали. Наоборот. Тогда возникает вопрос, почему же люди без государства, если это выгодно всем, если этот разумный эгоизм служит интересам всех и каждого, почему люди без посредства властей не договариваются между собой? Но именно потому, что это разумный эгоизм, а люди далеко не всегда разумны. Чаще всего они кажутся неразумно себя ведут, находясь под влиянием сиюминутных импульсов. И именно поэтому нужно их контролировать извне. Вот такова в общих чертах его теория государства. Но это боковая линия его философии, хотя он написал специальный политический трактат, …

А вот мы поговорим немножко об его этической доктрине.

Тут нам надо еще несколько понятий ввести. Прежде всего, понятие аффекта. Мы уже сталкивались с ним, когда о Декарте говорили, но у Спинозы оно приобретает еще более важную роль. Спиноза подхватывает рассуждения Декарта об аффектах. Ну, так он говорит, что, во — первых, аффект может трактоваться в психологическом и в физическом смысле. Это слово имеет два смысла — это надо помнить.

В физическом смысле аффект — это такое изменение тела, которое уменьшает или увеличивает (бывает по — разному) способность тела к совершению движений. В душе, в которой все это происходит, возникают тоже какие‑то движения, естественно, в силу параллелизма. И эти движения, заставляют испытывать чувство радости или огорчения, приятного или неприятного, наслаждения или страдания. Если тело увеличивает способность к действию, увеличивает свою действенную силу, действенные потенции, то душа радуется в этот момент. Если уменьшается способность тела к осуществлению набора движения, то душа страдает.

Теперь… подчеркну, что изменение способности тела к совершению движений напрямую связано с его возможностями самосохранения. Чем подвижнее тело, тем больше у него шансов сохраниться, избежать разрушения под влиянием внешних сил. «Под влиянием внешних сил» — то есть под влиянием других тел. Вообще, вот в этом мире, развернутом через атрибуты: или мышления, или протяжения, — все существует так, как если бы не было высшей субстанции. То есть в этих мирах все взаимодействия происходят по закону причинности, но причинами изменений является не субстанция, а какие‑то другие, скажем, в мире телесном — другие тела, в мире мышления — другие мысли. Так что эти миры жестко подчинены законам каузальности. И эти законы далеко не всегда уже благоприятны для судеб тел, скажем.