Вячеслав Манягин - Герои и подлецы Смутного времени

Царевич Дмитрий. Изображение на раке из Архангельского собора

На самом деле из описи, которую приводит Костомаров, видно, что тело и одежда сохранились нетленными частично : «Мощи были целы, ничем не нарушены, а в иных местах часть земле отдана ; на лице и на голове целы остались рыжеватые волосы; оставалось ожерельице, низанное жемчугом с пуговками; в левой руке была ширинка, шитая золотом и серебром. Тело его было в саване, а сверху покрыто кафтанцем камчатным на бельих хребтах с нашивкой из серебра пополам с золотом, – все было цело. Только на сапожках носки подошв отстали…» [106]

Как видим, местами тело истлело («часть земле отдана»), частично, хоть и незначительно, пострадала обувь. Едва ли это было возможно, если вместо погибшего в 1591 г. ребенка в могилу подхоронили только что убитого.

Впрочем, речь не об этом. При всей своей ненависти к Шуйскому, москвичи искренне поверили в святого младенца из Углича и молились ему, получая в ответ на молитвы чудеса и исцеления. Но также искренне верили они и в то, что Дмитрий жив и вот-вот вновь нагрянет в Москву.

Понапрасну в обличенье вора

Царь Василий, не стыдясь позора,

Детский труп из Углича опять

Вез в Москву – народу показать,

Чтобы я на Царском на призоре

Почивал в Архангельском соборе,

Да сидела у могилы мать… [107]

В.О. Ключевской и С.Ф. Платонов пришли к заключению, что Смута являлась социальным конфликтом… Историки полагали, что разные социальные слои русского общества вступали в Смуту не сразу, а постепенно. Сначала вспыхнула политическая борьба в верхах вследствие пресечения династии. Затем, после «келейного» возведения на трон кучкой аристократов «боярского царя» Василия Шуйского против него выступило «среднее боярство», «столичное дворянство и приказные дельцы». Они возродили призрак самозванца, во имя которого поднялось провинциальное дворянство, а за ними – податное население и казаки [108] .

Со второй половины 1606 г. восстание против Шуйского стало выходить из под контроля его организаторов. «Теперь, во времена Шуйского, – пишет С.Ф. Платонов, – смута имеет иной характер, чем имела она прежде. Прежде она была, так сказать, дворцовой, боярской смутой. Люди, стоявшие у власти, спорили за исключительное обладание ею еще при Федоре, чувствуя, как будет важно это обладание в момент прекращения династии. В этот момент победителем остался Борис и завладел престолом. Но затем его уничтожила придворная боярская интрига, действовавшая, впрочем, средствами не одной придворной жизни, а вынесенная наружу, возбудившая народ. В этой интриге, результатом которой явился самозванец, таким образом, участвовали народные массы, но направлялись и руководились они, как неразумная сила, из той же дворцовой боярской среды. Заговор, уничтоживший самозванца, равным образом имел характер олигархического замысла, а не народного движения. Но далее дело пошло иначе. Когда олигархия осуществилась, то олигархи с Шуйским во главе вдруг очутились лицом к лицу с народной массой. Они не раз для своих целей поднимали эту массу; теперь, как будто приучась к движению, эта масса заколыхалась, и уже не в качестве простого орудия, а как стихийная сила, преследуя какие-то свои цели. Олигархи почувствовали, что нити движений, которые они привыкли держать в своих руках, выскользнули из их рук, и почва под их ногами заколебалась. В тот момент, когда они думали почить на лаврах в роли властителей Русской земли, эта Русская земля начала против них подниматься. Таким образом, воцарение Шуйского может считаться поворотным пунктом в истории нашей смуты: с этого момента из смуты в высшем классе она окончательно принимает характер смуты народной, которая побеждает и Шуйского, и олигархию» [109] .

Эта обширная цитата, замечательно характеризуя сложившуюся ситуацию, умалчивает о некоторых существенных ее моментах. Прежде всего, кто были те олигархи, которые «не раз волновали народную стихию»? А, во-вторых, олигархи, как пауки в банке, не могут «почить на лаврах» до тех пор, пока один из них не захватит всю высшую власть в стране. Не «олигархи с Шуйским во главе вдруг очутились лицом к лицу с народной массой», а те олигархи, кого опередил в борьбе за престол Василий Шуйский, в очередной раз подняли волну «народного недовольства» с целью свалить своего более удачливого конкурента. В XIX веке Платонов не мог назвать сих «олигархов» по фамилии по той простой причине, что их потомки правили Российской империей. Но историк был абсолютно прав, когда написал, что именно с того момента, как Романовы организовали очередное «движение» против очередного царя, смута приняла народный характер.

Заговорщики не учли одного: на протяжении уже десяти лет каждый новый царь приходил к власти все менее легитимным способом, и царская власть все больше и больше теряла свой ореол сакральности, статус «власти от Бога», превращаясь в лакомый приз для тех, кто смел . И когда князь Шаховской, воевода, поставленный от московского правительства, послал самозваному «царевичу Петру Федоровичу» письмо, запечатанное царской печатью, украденной в Москве, призвав «племянника» идти с казаками на помощь своему дяде, «царю Дмитрию», то наверно, не сам мятежный князь, не его патроны-Романовы в столице не думали, что за «Петром» потянутся и другие «племянники» и «сыновья» русских царей.

Но они появились. Нашлось много смелых и осмелившихся солгать перед Богом: «сын» Ивана Грозного «царевич Август», его же «внук» «царевич» Лаврентий, «сыновья» бездетного царя Федора Ивановича – «царевичи» Федор, Клементий, Савелий, Семен, Василий, Брошка (!), Гаврила, Мартын и прочие, словно сошедшие со страниц рассказов Бабеля, – имя им легион. Начавшийся поток самозванцев не пресекался все 300 лет правления династии Романовых – от «царской ладья» в караване Степана Разина и пугачевского «Петра III» и до «чудесно спасшейся в Екатеринбурге» грузинской «Анастасии Романовой», в XXI веке посетившей Москву.

Зимой 1606/07 г. в Московском царстве сложилась весьма запутанная ситуация. С одной стороны, весь юг страны был охвачен антиправительственными выступлениями, отряды мятежников бродили под столицей, препятствуя подвозу продовольствия, у Шуйского не хватало войск для отпора противнику. С другой, благодаря политической интриге и обещанию учесть интересы мелкого дворянства, Шуйскому удалось оторвать от Болотникова Ляпуновых и их сторонников. Москва копила силы и готовила удар. Войско Болотникова соединилось с отрядами «царевича Петра» и засело в Туле. Взять город штурмом Шуйский не смог, но после того, как москвичи запрудили речку Упу, город затопило водой, и осажденные пошли на переговоры. Шуйский пообещал сохранить жизнь вождям мятежников, но обещания своего не сдержал: «царевич Петр» был повешен под Москвой на Серпуховской дороге, а Болотникова сослали в Каргополь, выкололи глаза и тайно утопили. И тут пришло время выйти на авансцену истории очередному фантому.