Владлен Сироткин - Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны

Разрыв с Англией в условиях продолжения войны с Турцией и Персией еще более усугубил кризисное состояние внешнеторгового баланса страны: «непотухающее военное пламя в Европе и, наконец, последовавший разрыв с Англией были поводом, что и в 1807 г. торговля наша была в упадке. Привозы против 1806 г. уменьшились с лишком на 11 млн., а отпуски – на 9 млн. руб.»

Как уже отмечалось, в начале XIX в. Англия занимала первое место во внешней торговле России, особенно на севере страны. Англия была самым крупным потребителем основных статей русского экспорта. Кроме того, ее преимущество заключалось в том, что на английских судах до 1807 г. вывозилось большинство русских экспортных товаров (лес, пенька, парусное полотно, зерно и др.); поскольку эти товары из-за больших транспортных издержек при отправлении их сухим путем нуждались в перевозке морем, здесь и проявлялась определяющая роль английского морского транспорта.

Н. П. Румянцев, Н. С. Мордвинов и др. еще в конце XVIII в. указывали на эту опасную зависимость России от Англии в области экспорта и предлагали развивать отечественный торговый флот.

Тогда эта задача не была решена. Теперь России приходилось расплачиваться.

Царское правительство с явной неохотой выполняло свое единственное реальное обязательство перед Францией – участие в континентальной блокаде. Во избежание резкого сокращения внешнеторгового баланса Россия примкнула к блокаде не сразу. 7 ноября 1807 г. была издана декларация Александра I о разрыве англ-орусских дипломатических отношений. 9 ноября последовал царский указ о наложении эмбарго на английские суда и их грузы в портах России, а также о создании «ликвидационных комиссий» по продаже этих судов и товаров и расчетов с русскими купцами, понесшими убытки от наложения эмбарго на их собственность в английских портах.

Но далее дело застопорилось. Выполнив эту часть тильзитских обязательств даже ранее намеченного (1 декабря) срока, царь не спешил начать против Англии наступательную экономическую войну. Более того, как свидетельствуют материалы специального комитета по делам эмбарго, русское правительство весьма осторожно подходило к вопросу о конфискациях. Так, по указу от 9 ноября секвестрированию подлежало только движимое имущество англичан (суда, товары и т. п.); на недвижимое же имущество (дома, заводы и т. п.), а также денежные вклады в русских банках конфискации не распространялись».

Анализируя деятельность «ликвидационных комиссий», Злотников писал: «Представители торговых кругов были поддержаны крупными феодалами, заседавшими в Государственном совете. И те и другие, памятуя о своих экономических связях с Англией, держались весьма осторожно по отношению к английскому капиталу». Фактически и после разрыва англо-русских дипломатических отношений английские товары продолжали поступать в Россию. Поскольку английское правительство, стремясь пробить бреши в континентальной блокаде, не очень строго соблюдало свое постановление об эмбарго на русские торговые суда и товары, российские корабли вплоть до апреля 1808 г. продолжали заходить в Англию.

Только 1 апреля, да и то после настоятельных представлений посла Франции Коленкура, последовал указ о частичном запрещении ввоза в Россию английских (промышленных) товаров. 17 июня был запрещен ввоз любых (а не только промышленных) английских товаров и, наконец, 28 августа – указ о конфискации любого судна с английскими товарами, зашедшего в русские порты. Фактически присоединение России к блокаде заняло почти год – с ноября 1807 по август 1808 г.

Но и эти постепенные меры тяжело сказались на русской внешней торговле, особенно в 1808 г. Проводились они без достаточной экономической подготовки, насильственно разрывая сложившиеся торговые связи. Результаты не замедлили сказаться: если в 1806 г. через балтийские порты России было вывезено, например, 3210 тыс. пудов пеньки, в 1807 г. – даже 3390 тыс., то в 1808 г. – всего 1274, т. е. почти в три раза меньше. Аналогичная картина наблюдалась с экспортом леса, пшеницы, льна и других традиционных статей русского вывоза. Сокращение вывоза уменьшало поступление иностранной валюты и в без того пассивный бюджет страны. И не случайно Шампаньи с тревогой писал Коленкуру в преддверии морской навигации на Балтике: «Сможет ли император Александр, не меняя системы своей политики или без угрозы переворота, дождаться следующей зимы?..»

Положение усугублялось тем, что присоединение к блокаде совпало с крайним расстройством финансов, вызванным все растущими ассигнованиями на непрерывные войны, которые в 1804–1809 гг. вела Россия. Достаточно сказать, что с 1786 по 1810 г. в России было выпущено, главным образом для покрытия военных расходов, ассигнаций на фантастическую сумму – 579 млн. рублей. Частично до 1807 г. этот дефицит покрывался за счет Англии в форме английских безвозвратных субсидий, а также займов. Теперь этот источник был закрыт. Оставались голландские и генуэзские банкиры. Но Генуя была занята французами, да и Наполеону самому нужны были деньги.

Александру I пришлось вернуть генуэзцам в 1808 г. долг в 3 млн. пиастров и снова обратиться к голландцам. (Надо сказать, что в XVIII в. русское правительство занимало деньги главным образом у голландских банкиров.) И хотя государственный долг России этим банкирам достиг уже 88 млн. гульденов, они дали бы и еще, если бы Наполеон не наложил руку и на этот иностранный источник пополнения русской казны.

Между тем дело шло к финансовой катастрофе: в 1808 г. дефицит составил 126 млн. рублей, а в 1809 г. подскочил до 157 млн. Для спасения страны от финансового краха царь создал секретную «Особенную канцелярию по кредитной части» (1807–1811 гг.). На ней лежала также задача по изысканию средств на покрытие потерь русской казны в результате присоединения к континентальной блокаде. С мая по август 1808 г. члены канцелярии (Румянцев, министр финансов Гурьев, генеральный казначей Голубцов и др.) заседали почти непрерывно, но никаких эффективных мер для поправления положения, кроме испытанного средства внешних займов и повышения налогов на население, указать не смогли.

Коленкур еще в феврале 1808 г. прозрачно намекал своему императору на нужду царского правительства, собиравшегося занять 12 млн. гульденов у голландских банкиров. В апреле он снова пишет в Париж, что в связи с падением курса рубля русское правительство либо прибегнет к новому выпуску ассигнаций, либо сделает новый заем в Голландии.

Наполеон остался глух к этим намекам. Когда же в начале 1810 г, царское правительство уже прямо обратилось к французскому правительству с просьбой о займе и даже послало в Париж для ведения переговоров своего представителя К. В. Нессельроде, Наполеон не только не дал денег из государственной казны, но и запретил частным банкирам (в частности, крупному банкиру Лаффиту) вести какие-либо переговоры с Нессельроде и Куракиным по этому вопросу.