Владлен Сироткин - Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны

Не следует думать, что Наполеон покорно сносил все выпады русской официальной пропаганды в 1806–1807 гг. Это только 3 июля 1807 г., когда в Тильзите станет реальной не только перспектива мира, но и союза с Александром I, Наполеон прикажет Фуше не говорить «глупостей о России».

А накануне войны такие «глупости» публично говорились «газетными чиновниками» с обеих сторон.

К их числу со стороны наполеоновской пропаганды относится широкое использование так называемого «Завещания Петра Великого», дважды, в 1807 и 1812 гг., в тысячах экземпляров распространявшегося среди солдат и офицеров наполеоновской армии, а также среди местного населения.

История этого завещания вот уже три века вызывает бурные дискуссии среди историков.

Подавляющее большинство русский историков всегда считали его фальшивкой, сочиненной недругами России для оправдания своей агрессии против нее. В подтверждение они ссылаются на факты использования этой фальшивки каждый раз, когда Россия либо конфликтовала, либо воевала с Западом.

Действительно, перепечатки «Завещания» на разных европейских языках появлялись каждый раз, когда назревал конфликт – в 1807 и 1812 гг. при войне с Францией, в 1863 г. – во время польского восстания, в 1914 и 1941 гг. – при войнах с Германией.

Наоборот, западные историки – сторонники подлинности «Завещания», не отрицая его пропагандистского использования, в то же время считают его реальной программой внешней политики России как политики имманентно агрессивной.

В данном контексте мы оставляем в стороне дискуссионную проблему – подлинно или фальшиво «Завещание Петра Великого». Нас интересует, как этот истинный или мнимый текст использовался в интересах текущей наполеоновской пропаганды.

В самом начале 1807 г. на театр военных действий в расположение французских войск начали поступать огромные тюки, содержащие сотни брошюрок, на титуле которых значилось «De progres de la puissance ausse depuis son ongine Jusqu au commencement du XIX sciecle Par M. L.xxx. Paris, 1807».

Брошюрка была написана типичным языком «газетных чиновников» из «ведомства Фуше» и трактовала об извечной агрессивности «русских варваров», победа которых грозит цивилизованной Европе «азиатским порабощением».

Автором этой брошюрки был старейший чиновник «ведомства Фуше» Лезюр, а за основу своего сочинения он взял старый проект (1797 г.) польского полковника на службе Директории Михаила Сокольницкого (поляки активно служили в пропаганде и Франции, и России).

В 1863 г. библиотекарь отдела «Россика» Императорской публичной библиотеки в Петербурге рижский немец Генрих Беркгольц, внимательно проанализировавший тексты «Завещания» 1797, 1807,1811 и 1863 гг., пришел к выводу, что к варианту 1807 г. (перепечатанному в 1811 и 1863 гг.) «руку приложил» сам Наполеон, о чем прямо написал в своей брошюре-анализе.

И хотя аргументация Беркгольца не всегда убедительна, зная, что Наполеон лично правил главные пропагандистские издания (классический пример с панегириком «Сравнение между Цезарем, Кромвелем, Монком и Бонапартом» 1800 г. – привел в своих мемуарах Бурьенн, когда Наполеон лично правил корректуру рукописи, подготовленной его братом Люсьеном), такое предположение библиотекаря не кажется фантастическим.

Накануне похода в Россию (1811 г.) Наполеон вновь распорядился переиздать опус Лезюра, значительно его осовременив и включив в «Завещание» такие факты, которые при всем желании не могли иметь место при Петре I (упоминание о Тильзите, шведском короле Бернадотте и др). Английский разведчик и дипломат Роберт Вильсон в своем «Дневнике» писал, что в 1812 г. в оставленной французами Москве он видел целые нераспечатанные тюки с «Завещанием» образца 1811 г. на разных языках, так и не распространенном до конца среди солдат и офицеров Великой армии.

Но, судя по воспоминаниям и романам участника русской кампании Стендаля, брошюрка с «Завещанием» оказала свое воздействие на умонастроение участников кампании: «Эта война была неизбежна: Россия не прекращала расширяться со времен Петра Великого и угрожала Франции и Европе своими планами их порабощения».

В кампанию 1813–1814 гг. Наполеон вновь использовал «Завещание», включив отрывки из него в свои бюллетени (см. например, бюллетень 3 мая 1813 г., после битвы при Лютцене).

Чем ответил Александр I на все эти ухищрения «ведомства Фуше» в 1806–1807 гг.?

Двумя основными акциями, о которых кратко говорилось выше.

Во-первых, указом от 12 декабря 1806 г. о создании (впервые после народного ополчения Минина и Пожарского в XVII в.) «временных ополчений или милиции» из дворян, купцов, мещан, государственных крестьян и казаков как «народного резерва» регулярной армии численностью в 612 тыс. чел. – в два раза больше, чем русская регулярная действующая армия на театре военных действий (указ 12 декабря 1806 г.). По сути, это была первая попытка придать кампании 1806/07 г. характер патриотической (отечественной) войны всего русского народа против «исчадия ада – Буонапартия». Правда, в отличие от 1812–1814 гг., в последний момент царь побоялся двинуть эту армаду бородатых мужиков на поля сражений в Пруссию, и эта «милиция» так провела всю войну в тылу, на своих сборных пунктах в глубине России.

Во-вторых, указом 18 декабря 1806 г. Святейшему Синоду, который со времен Петра I был в полном подчинении царю. К указу был приложен текст «анафемы» Наполеону, которую Синод неукоснительно утвердил и разослал по всем церковным приходам огромной империи.

И вот под Новый, 1807, год, с амвонов православных церквей понеслось: «Наполеон дерзает против Бога и России… Покажите ему, что он тварь, совестью сожженная и достойная презрения… Не верьте ему, ниспровергайте его злодейства». «Анафема» завершалась призывом вступать в ополчение.

Нельзя недооценивать религиозно-идеологическую роль таких «анафем» в стране, где 90 % населения (крестьяне) были неграмотны и на десятки (а то и на сотни верст – в Сибири) приходской православный батюшка был единственным грамотеем. И все общение центральных властей с основным населением шло через церковь – там крестьяне узнавали об указах царя, об объявлении войн или заключении мира, о смерти одного царя и восшествии на престол другого.

Но и мелкопоместное провинциальное русское дворянство сочувственно встречало такие «анафемы». «Я не очень знаю, – писал один из них, – что говорится и делается в высшем кругу, но что касается до круга моих знакомых, то все они радуются решимости Государя, и все вообще готовы не токмо на какое пожертвование, но и на всякое самоотвержение».

Кстати, недооценка Наполеоном этой «пропагандистской» роли русской православной церкви и пренебрежение религиозными чувствами русских крестьян – грабежи церквей, размещение вместе с лошадьми там на постой своих солдат, особенно в соборах Кремля – сыграло, наряду с «анафемой» (а Синод издавал их еще дважды – в 1812 и 1815 гг., во время «ста дней») не последнюю роль в подъеме национально-освободительного движения в России, носившего, как и в Испании, во многом религиозный характер.