Майк Эшер - Правда о Bravo Two Zero

Я СПРОСИЛ МОХАММЕДА, НЕ МОГ БЫ ОН показать мне, место, где было найдено тело. "Да, конечно", ответил он. "Это недалеко отсюда". Мы уселись в пикап, Мохаммед развернулся и направился на восток. Пару раз он замедлял ход, но ни разу не менял своего курса, и пока он вел машину я обратил внимание, как его взгляд постоянно перескакивает с земли перед ним на горизонт и обратно — именно так, как это делали все бедуинские проводники и следопыты, с которыми мне приходилось встречаться в течение многих лет. Но в то время как в большинстве пустынь есть, по крайней мере, какие-то ориентиры — холмик, гребень, цепочка дюн — это место казалось однообразным, как океан. Внезапно он остановил машину, и мы вышли. "Вот тут", сказал он, указывая на место на земле, которое совершенно не отличалось от окружающей местности. "Это здесь я нашел его".

Это казалось настолько невероятным, что мне захотелось засмеяться. Конечно, я знал на собственном опыте, что некоторые бедуины были блестящими следопытами. Я знал бедуинов, которые могли на своих верблюдах проехать тысячи миль, ориентируясь по солнцу и звездам, и не отклониться от истинного направления больше, чем на два градуса. Я услышал об известных арабских проводниках, которые были совершенно слепыми, но могли с великолепной точностью ориентироваться, руководствуясь ощущением ветра на лице и чувствуя изменения структуры поверхности пустыни, для описания которых в арабском языке есть множество различных прилагательных. Я встречал бедуинов, которые не только могли сказать почти все о верблюде, увидев его след — кому он принадлежал, куда и когда шел — они помнили каждый след каждого верблюда, который видели когда-либо в своей жизни. Я знал, что в этом нет ничего мистического. Наблюдательность была качеством, высоко ценимым бедуинами — это то, что начинает изучаться естественным путем с детства и развивается за годы и годы постоянной практики. Я путешествовал с египетскими караванщиками, которые доставляли каменную соль из одного и того же оазиса в Судане три или четыре раза год с тех пор, как им было по десять лет. К сорока годам, они проезжали на верблюдах сотни тысяч миль по одним и тем же местам, и знали буквально каждый камень и каждый кустик в краю, который для постороннего выглядел бы столь же враждебно, как Марс. В то время как для нас это плато было дикой местностью, для таких людей, как Аббас и Мохаммед, оно было хорошо знакомо. Они выросли здесь, здесь жили бесчисленные поколения их предков, восходящие к тем аморитам, которые путешествовали по этому плато еще до того, как в Египте были построены пирамиды. Не было ни одного квадратного фута этой пустыни, на котором когда-либо не стоял бедуинский шатер — дом, где за столетия родились, прожили свои жизни и умерли десятки тысяч мужчин и женщин. То, что видел бедуин, глядя на эту пустыню, было не пустотой, а землей, покрытой воспоминаниями и населенной призраками прошлого.

Несмотря на то, что я знал все это, уверенность Мохаммеда меня поразила. Я осмотрел горизонт, задаваясь вопросом, как он мог быть настолько уверенным. Бедуинские фермы, виденные мною раньше, остались к югу от нас, а на востоке виднелось несколько глыб известняка. Кроме них здесь не было ничего — только бесконечная пустыня и небо.

"Как Вы можете быть настолько уверены, что это — то самое место?" спросил я. "Оно выглядит так же, как и все вокруг".

Он пожал плечами. "Я знаю это плато", сказал он.

Это было решающим доводом. Я знал что, когда бедуин говорит, что "знает место", он не имеет в виду, что, может быть, был тут раз-другой. То, что он подразумевает намного ближе к тому, что имеет в виду, говоря, что знает город, старый лондонский таксист, и даже больше. Это значит, что он знает каждый дюйм этого места — каждый камешек, норку или былинку — настолько хорошо, что способен найти дорогу даже непроглядной темной ночью. Я посмотрел на серьезное лицо Мохаммеда, и безотчетно понял, что он говорит правду: несмотря ни на что, я нашел в пустыне то самое место, где умер Винс Филипс. "Думаю, вам стоит рассказать все с самого начала", сказал я.

"ХОРОШО", НАЧАЛ МОХАММЕД. "Это было в январе 1991 — десять лет назад, во время войны. Я точно не помню день, но это было в конце месяца, и я помню, что стояли необычные холода — смертельные холода. Я на своем пикапе — вот этом же самом, красном, что у меня сейчас — приехал из Аль-Хаглании проведать моих родственников на плато. Я ехал с севера, направляясь к этому месту, и увидел что-то, лежащее в пустыне, невдалеке от моего пути. Было видно, что это не овца или корова, и я понял, что это должно быть человек. Это было очень странно — было так холодно, что никто не отправлялся в путь пешком. Когда я подъехал ближе и остановился, то увидел, что это был иностранный солдат в камуфляже. Я сразу же понял, кем он был, потому что слышал о перестрелке у дома Аббаса, случившейся днем-другим ранее или около того, так что я проявил определенную осторожность".

"Вы можете описать человека, которого нашли?"

"Да. Он был крепкого телосложения, очень высокий, с длинными ногами. Чтобы вы представляли, насколько высок он был — мне пришлось согнуть тело, чтобы положить его в кузов пикапа. У него были вьющиеся волосы и усы, концы которых завивались вокруг рта. Он был в камуфляжной форме и ботинках, а на голове был большой шемаг, концы которого скрещивались на груди. Еще у него были перчатки — черные кожаные перчатки с резинками из серой шерсти, и пояс с подсумками на нем".

Я вынул свой экземпляр "Браво Два Ноль", где были фотографии троих погибших членов патруля: Консилио, Лейна и Филипса. "Здесь есть человек, которого вы нашли?" спросил я Мохаммеда.

Он всмотрелся в фотографии. Было видно, что ему трудно определиться, поскольку все картинки были одинакового размера, люди на всех трех были одеты в камуфляж, имели усы и были небриты. Наконец он указал на фотографию Винса: "Это был он".

"Хорошо", сказал я. "Что Вы нашли на нем кроме карточки?"

"У него на поясе было две гранаты, штык, какие-то булочки в прозрачной бумаге и немного джема в тюбике. Еще была фляга и немного воды в ней, кружка и маленький бинокль. В его карманах я нашел два стеклянных пузырька, должно быть, с каким-то лекарством, бумажник, где было семьдесят долларов и немного саудовских денег, компас и фотографию женщины — полагаю, его жены — и двух детей".

Тут я остановил его, понимая, что это был критический момент. Все вещи, до того перечисленные Мохаммедом как принадлежавшие Винсу, были в определенной степени предсказуемы для любого, кто знаком с SAS, но не фотография. Иметь при себе такую фотографию, это было совершенно против стандартных правил выполнения задач в тылу противника, поскольку в случае пленения следователи могли использовать ее как рычаг воздействия. Но что самое интересное — в то время как Мохаммед сказал про двоих детей, Райан в своей книге ошибочно указал, что у Винса было три ребенка, а Макнаб вообще не упоминал их число и даже то, что Винс был женат. Я, конечно, знал, что в действительности у Винса было два ребенка, но это, конечно, был факт, который никто не смог бы узнать просто так, прочитав книги.