И собственность как отдельный институт здесь не выросла. Что еще является важным таким элементом русских властных традиций? Всегда говорят: в России нету права, нету законов. А если и есть, то они не действуют. Суды у них подкупные и так далее. Это не только сегодня вы услышите, включив НТВ или РЕН-ТВ. Это и сто лет назад было, и двести лет назад говорили на эту тему. Почему это произошло? И вот здесь тоже совершенно удивительная, уникальная вещь. Середина одиннадцатого века. Киевская Русь. Митрополит Илларион, глава Русской Церкви в рамках Константинопольской патриархии. Один из двух этнически русских людей, митрополитов киевской эпохи. Пишет произведение «Слово о законе и благодати». Это одно из первых классических произведений. Оно и художественное, и юридическое, и философское, внешнеполитическое. И для меня всегда это была загадка. Еще несколько десятилетий назад русский народ был безграмотным. То есть не было христианства, не было, значит, азбуки, не умели писать, читать. И вдруг через несколько десятилетий рождается мыслитель, рождается человек, который, ну, как будто через тысячелетия увидел, куда Россия пойдет. Он пишет о том, что есть разные варианты, так сказать, управления. Я буду говорить сегодняшним языком. Есть закон, который руководит нами здесь, в жизни, но он не касается нашей внутренней структуры, поскольку он не лезет в душу. Исполняй закон и все нормально. На эту тему написано «Преступление и наказание» Достоевского. Он хотел убить старуху, уже преступник? Нет, преступник, когда уже убил. Закон – только если убил. Ну, есть благодать. Благодать – это то, что нисходит, от Бога, но не на всех, поскольку, опять же, по христианской мифологии спасутся немногие. А на тех, на кого, снизойдет благодать, а неизвестно, на кого. Тот и стяжает. Это вещь эксклюзивная, редкая, так сказать. Илларион задумался, как соединить закон и благодать. Потому что как-то и этого недостаточно, и то редковато для социальной жизни. И он вводит категорию «правда». Правда. Да, правда становится ключевым термином, который в себя включает отчасти и закон, вот эти юридические начала. Включает в себя также и какие-то элементы, возможно, благодати, а также справедливости. Включает социальную справедливость, равенство и так далее. Термин «правда» нагружен огромными смыслами. Или, как говорят в науке, коннотациями. И, например, на английский, французский, немецкий это слово очень трудно перевести, поскольку там нет этих содержаний, этих коннотаций. Свод русских законов в первое столетие существования России назывался «Русской Правдой». В начале девятнадцатого века один честолюбивый офицер, который хотел произвести в России революцию, написал произведение тоже под названием «Русская правда». Павел Пестель. А в начале двадцатого столетия другой честолюбивый политэмигрант назвал свою газету «Правдой». Владимир Ильич Ленин. И она стала главной газетой двадцатого столетия. То есть этот термин на тысячу лет остался в России. «Правда» – ключевой термин русской политической культуры. А к чему я это говорю? А к тому, что наличие вот этого термина, наличие вот этого понятия, явления, в рамки которого укладывается русская культура, блокировало возможность права. То есть наши с вами предки строили государство правды. Где есть и справедливость, и равенство, и закон, и благодать. И все, что угодно. А вот европейские наши братья строили государство права. Ну, право, закон, который в их жизни ни на что особенно не претендует. Поэтому в нашей культуре и не возникло даже желания иметь право. Вообще, слово «право», в смысле юридическом, возникло в русском языке, когда его перевел с немецкого Феофан Прокопович в начале восемнадцатого века. Немецкое слово «дас рехт», «право», перевели на русский – «право». У них тоже правая рука – «рехт», и право, и у нас так же. То есть, это переводное, на самом деле, слово. Наши предки даже не представляли, что есть право как основной регулятор социальной жизни. Есть – правда. И этим объясняется склонность России к коммунизму, например. Поскольку это тоже попытка некой правды на земле. И это объясняет, почему так слабы наши суды. Почему так слаба, вообще, наша правовая система. Конечно, в русской истории можно найти какие-то другие традиции, которые можно квалифицировать как правовые. Мы не будем сейчас об этом говорить. Но в целом вот это явление правды, еще раз вам скажу, заблокировало возможность развития России по каким-то правовым путям. Я сказал: наша культура, в том числе и политическая, является властецентричной. Тут же сказал: западная является антропоцентричной, человекоцентричной. Можно сказать: а что, в Европе, на Западе все сводится только к человеку, через человека? Нет, конечно. Но если мы хотим понять особенности русского политического государственного правового развития, мы все-таки должны сказать о каких-то наиболее важных чертах. Я не знаю ни одной другой социальной истории христианских стран, где бы власть играла такую роль, и где бы власть была таковой. Вместе с моим коллегой мы назвали власть моносубъектом русской истории. А вот народ мы назвали популяцией. Специальный биологический термин. Мы не хотели обижать народ. Мы специально не называли ни нацией, ни народом, поскольку эти термины уже заняты. У них есть свое значение. Популяция – это население, лишенное субъектной энергии. Когда говоря строго научным языком – субъект истории «народ» лишили энергии. И это особенно во времена крепостного права, когда людей превратили в ничто. То же самое было, между прочим и в самые страшные годы сталинщины, когда людей превратили в ничто. Недаром ВКП(б), так называлась господствующая партия, расшифровывалась в народе: «второе крепостное право большевиков». Всесоюзная коммунистическая партия. Не случайно. То есть, русская история – это история жесточайшего подавления русскими же русских. Не монголы русских, не как немцы евреев убивали, а русские же русских. Русские, татары, все, кто здесь жили. Я не думаю, что положение нашей власти, так исторически сложившееся и описанное, является следствие делегированием народом каких-то своих властных полномочий какой-то власти. Нет. Я думаю, что исторически сложилось это не так, и практически это не так. Народ, безусловно, не отдавал, у него взяли. То есть, народ в известном смысле оказался, ну, если угодно, жертвой исторического развития в том смысле, что он недобровольно сказал: «Вы нами владеете, а мы вам будем служить. Но вы уж наши, так сказать, права и обязанности защищайте». Так думали славянофилы, которые наивно полагали, что все полюбовно договорились. Народ занимается своим делом, а власть своим делом, и никто не вмешивается в дела друг друга.
Читать дальше
