Виктор Смирнов - Государевы вольнодумцы. Загадка Русского Средневековья

Нет, здравый рассудок не изменил владыке. Наоборот, этим своим дальновидным трезвым умом Гонзов смог первым оценить масштаб угрозы, надвигающейся на Русскую православную церковь.

И угроза эта исходила не от кучки вольнодумцев, и уж тем более не от пьянственных попов, использовавших иконы на растопку и «спускавших на них дурную воду». Угроза исходила от человека, который задумал подмять под себя церковь, забрать ее богатства, упразднить монашество, поколебать главные устои православия. Этим человеком был великий князь Московский и всея Руси Иван III. Геннадий успел хорошо изучить государя и знал, что тот ничего не делает зря. И если он держит возле себя еретиков, значит, собирается использовать их в качестве тарана, которым разобьет здание церкви, подобно тому, как нанятый им итальянец Аристотель Фиораванти разбил недостроенный Успенский собор, чтобы построить его заново, но уже по-своему. Прибрав к рукам все русские земли, великий князь теперь хочет сделать то же самое с Русской православной церковью, превратив ее в своего покорного вассала.

А вот с этим Геннадий Гонзов смириться никак не мог. При всей своей лояльности и даже угодливости по отношению к светской власти, владыка Геннадий был прежде всего человеком церкви и превыше всего ставил ее интересы. На кону стояли сами основы православия, и у владыки просто не оставалось иного выбора. Вот так вполне расчетливый и осторожный новгородский архиепископ в одночасье превратился в непримиримого оппозиционера. Его союзниками могли быть только его сотоварищи — архиереи, да и то не все. И, тем не менее, Геннадий вступил в противоборство не только с еретиками, но и с их высокими покровителями. Так началась эта сложная шахматная партия с непредсказуемым исходом.

Новгородский попик Самсонка не солгал: еретики действительно собирались в богатом московском доме Федора Курицына, превратившемся в штаб-квартиру ереси. Присутствие высокопоставленных лиц, а также явное благоволение со стороны великого князя служили приманкой для тех, кто хотел стать ближе к престолу. Здесь бывали богатые и влиятельные люди, иноземцы, придворные.

Ядро сообщества представляли два посольских дьяка (Федор и Иван Курицыны), личный переписчик великого князя (Ивашка Черный), секретари московского митрополита (дьяки Истома и Сверчок), настоятели главных придворных соборов (протопопы Алексей и Денис), духовник невестки великого князя (Иван Максимов), придворный астролог (Мартин Былица), бывший протопоп Софийского собора (Гавриил). Люди, как видим, либо сами облеченные властью, либо близко к ней стоящие. Впоследствии круг этих лиц расширится, пополнившись такими фигурами, как митрополит Московский и всея Руси (Зосима), настоятель древнейшего и богатейшего Юрьева монастыря (Кассиан), а также несколькими состоятельными московскими купцами (Игнат Зубов, Семен Кленов и др.). Так что попытки советских историков изобразить еретиков идеологами «антифеодального движения» вряд ли стоит всерьез оспаривать. Вполне очевидно, что этих людей соединяло нечто другое, нежели переживания о судьбах угнетенного крестьянства. Более того, как мы увидим в дальнейшем, при их непосредственном участии был сделан первый шаг по введению в стране крепостного права.

Бесспорным лидером еретического сообщества, как по своему интеллектуальному уровню, так и по сосредоточенному в его руках «административному ресурсу», являлся сам хозяин дома Федор Васильевич Курицын. Правой рукой Федора, его alter ego, то есть «другим я», был его родной брат Иван по прозвищу Волк, который также входил в число наиболее приближенных к великому князю людей. В качестве посла по особым поручениям Иван Волк много колесил по Европе, участвовал в важнейших переговорах, используя дипломатическую «крышу», занимался вербовкой русской агентуры среди иностранцев. Как личность Иван Волк во многом повторял своего брата. Он был таким же страстным книгочеем, знал несколько языков и пробовал себя в писательстве. В ересь Иван впал, вероятно, тоже под влиянием Федора. Забегая вперед, скажем, что трагическая развязка в судьбе Ивана Волка Курицына наступила в тот момент, когда он лишился старшего брата.

Салон Федора Курицына просуществовал как минимум десять лет. Первоначально «мудрования» еретиков вращались в основном вокруг религиозно-философских вопросов, но постепенно они все больше смещаются в политическую сферу, а само сообщество вольнодумцев превращается в подобие тайной ложи, тесно связанной с мощной дворцовой группировкой, образовавшейся вокруг Елены Волошанки.

До нас дошли немногие труды еретиков, но даже по ним складывается впечатление, что их деятельность была подчинена некоему единому плану. Сам Федор Курицын разрабатывал новое философское воззрение, которое должно было прийти на смену традиционному мировосприятию русского человека, покоящемуся на православных ценностях. Это мировоззрение изложено, а точнее сказать, закодировано Курицыным в его знаменитом «Лаодикийском Послании» — одном из самых загадочных литературных произведений русского Средневековья [4] Фактически это единственный уцелевший памятник, написанный собственно еретиками. Другие их тексты до нас не дошли, что чрезвычайно затрудняет исследование их мировоззрения. — Примеч. ред . .

Первая часть «Послания» представляет цепочку афористических изречений, расположенных по определенной системе — каждая новая фраза начинается со слова, которым заканчивается предыдущая фраза:

Душа самовластна, заграда ей вера.

Вера — наказание, ставится пророком.

Пророк — старейшина, исправляется чудотворением.

Чудотворения дар мудростью усилеет.

Мудрости — сила, фарисейство — жительство.

Пророк ему наука, наука преблаженная.

Сею приходим в страх Божий.

Страх Божий — начало добродетели.

Загадку этих лаконичных строк пытались разрешить многие ученые. Больше всего вопросов вызывает первая строка: «Душа самовластна, заграда ей вера». У слова «заграда» есть два определения: преграда и защита. Если вера в Бога — это преграда души, то перед нами атеист. Если вера — это защита души, то перед нами человек, пытающийся найти свой путь к Богу. Но в любом случае очевидно, что идея «самовластия души» особенно дорога автору «Лаодикийского Послания». Эта идея была равно присуща и иудеям-караимам, и приверженцам каббалы, и гуманистам эпохи Раннего Возрождения. Все они считали, что душа человека не подлежит никакой опеке, над ней не должно быть чужой воли, мешающей ему думать и чувствовать, как ему хочется. Следуя этой идее, ее носитель рано или поздно должен был войти в противоречие с церковью, отрицая ее роль в качестве посредника между человеком и Богом.