Олег Соколов - Битва двух империй. 1805–1812

— Вам нужно выбрать между Польшей и Россией, ибо дела приняли такой оборот, что, если вы не хотите разочаровать одну сторону, придётся потерять другую.

— А вы что бы выбрали?

— Союз, осторожность и мир.

Сказав это, Коленкур произнёс длинную речь, полную дифирамбов в адрес Александра I, хваля его искренность и благородство. Он говорил с таким пылом, что император полушутя заметил:

— Если бы парижские дамы вас слышали, они бы ещё больше сошли с ума от императора Александра, а то и так ваш рассказ о его манерах, о его любезности в Эрфурте вскружил им головы!

Но Коленкур не сдавался, он говорил о добрых намерениях Александра, о необъятных силах России, а затем, возвращаясь к характеру царя, добавил:

— Он упрям, он легко уступает в некоторых вещах, но в то же время он начертал себе круг, за пределы которого не переступит.

На что Наполеон воскликнул:

— Он лжив, у него византийский характер!

А далее император произнёс фразу, которую Коленкур, без сомнения, записал правильно. Эта фраза, наверное, лучше всего раскрывает то, что было в действительности, и то, что Наполеон подсознательно почувствовал в это время:

— Александр честолюбив, в его желании войны есть какая-то скрытая цель. Он желает её. Иначе почему же он отказывается от всех предложений, которые я подавал ему? У него есть какой-то тайный мотив. Вам, случайно, не удалось его разгадать? Я уверяю вас, это не Польша, и тем более не какое-то ольденбургское дело…

Эти слова императора, пожалуй, действительно самые пророческие и самые глубокие. Он инстинктивно понял, что дело не в Польше, не в Ольденбурге и не в континентальной блокаде, а в чём-то другом. Он понял, что, несмотря на все предложения, несмотря на все разумные варианты урегулирования отношений, Александр почему-то ищет столкновения. Эту странную, не поддающуюся логике ненависть русскому царю не диктовали разумные соображения геополитики или экономики. Как это ни кажется невообразимым, но и политические, и экономические вопросы были только поводом и способом для реализации этой иррациональной злобы.

Великий князь Николай Михайлович, который создал, пожалуй, одну из самых лучших работ об императоре Александре, написал: «Русский монарх во время Отечественной войны показал все свои блистательные способности… В остальные же двадцать четыре года его правления интересы России, к сожалению, были отправлены им на второй план» 54.

Без сомнения, после Отечественной войны, в ходе которой наполеоновские войска вступили в Россию, стало казаться естественным, что царь испытывал неприязнь по отношению к Наполеону. Но дело в том, что в 1811 г. Наполеон не вступил ещё в Россию. И более того, не собирался воевать с Россией, по крайней мере до тех пор, пока не получил убедительных свидетельств подготовки Александром широкомасштабной войны против него.

Очень часто историки, приводя выдержки из беседы Наполеона с Коленкуром, делают акцент на различных пророческих замечаниях французского посла, касающихся необъятных просторов России, сил её армии и сурового климата… Мы не можем проверить, что сказано было тогда, а что было написано позднее, но обычно подобные предсказания делаются задним числом. Если есть что-то, что можно привести наверняка, это как раз те слова, которые Коленкур записал, несмотря на то что они шли вразрез с тем, что случится позднее. Именно этим словам мы больше всего и доверяем. Возможно также, что послу хорошо запомнилось завершение беседы, поскольку оно было довольно эмоционально.

— Война и мир в руках Вашего Величества, — воскликнул Коленкур, — я умоляю вас ради вашего счастья, ради процветания Франции подумать и сделать правильный выбор между тяготами войны и выгодами мира.

— Вы говорите как русский, — строго ответил Наполеон.

— Нет, Сир, как добрый француз и как верный слуга Вашего Величества!

Коленкур был честный человек, и Наполеон знал и ценил это. Доводы бывшего посла были произнесены столь страстно, столь энергично, с такой верой в их справедливость, что император засомневался. А может, действительно, вся информация о готовящимся нападении русской армии — не что иное, как плод воображения экзальтированных поляков, заинтересованных в разжигании конфликта, да творчество мелких агентов, которые пишут небылицы, лишь бы было за что получать деньги?

На следующий день после разговора с Коленкуром, 6 июня 1811 г., император отдал ряд приказов, отменяющих предыдущие указания о начале военных приготовлений. Военному министру было отдано распоряжение вернуть обратно в депо командный состав новых формирующихся батальонов, направлявшихся в Германскую армию [58] Напомним, что Германская армия (Armée d’Allemagne) — это французская армия, расквартированная на территории германских государств; так же как Итальянская армия — совокупность французских войск на территории Италии, Испанская армия — совокупность французских войск на территории Испании. , был отменён приказ, согласно которому отряды, шедшие на пополнение Испанской армии, должны были направляться в Германию, и т. д.

Нельзя, конечно, сказать, что эти распоряжения прекращали все военные приготовления, но эти приготовления как бы притухли. В речи, произнесённой 16 июня на открытии законодательного корпуса, Наполеон громогласно декларировал: «Англичане повсюду поджигают войну, то они приписывают Франции проекты, которые могут беспокоить другие государства… То они взывают к самолюбию наций, чтобы возбудить их ревность… В любом случае только война на континенте может обеспечить их процветание. Но я не хочу ничего, что выходило бы за рамки заключённых мною договоров. Я никогда не пожертвую кровь моих народов интересам, которые не являются интересами непосредственно моей империи ( прозрачный намёк на войну за восстановление Польши ). Я надеюсь, что мир на континенте не будет нарушен» 55.

Действительно, в июне 1811 г. военно-политическая ситуация, казалось, изменилась. Все источники, находящиеся в распоряжении французского императора, отмечали уменьшение военной активности на российской территории. Подобное положение было связано с изменением намерений Александра. Сведения, полученные царём из герцогства Варшавского, были для него неутешительны. План наступления строился на двух принципиальных положениях: первое — предполагалось, что поляки и армия герцогства частью перейдут на сторону России, а частью останутся пассивными; второе — вторжение должно было произойти внезапно, оно должно было захватить герцогство врасплох и мгновенно подавить, как считалось немногих, которые окажут сопротивление.

Но дело обернулось совершенно иначе. Князь Понятовский категорически отказался стать предателем, а маленькая армия герцогства решила драться до последнего во имя Польши и Наполеона. Наконец, экстренные мероприятия, проведённые польским командованием, привели к тому, что армия была приведена в полную боевую готовность. В случае войны часть её могла запереться в крепостях, ожидая подхода помощи, часть — уйти из-под удара и использовать все возможности, чтобы отступить на соединение с саксонскими и французскими войсками.