Иштван Рат-Вег - Пестрые истории

Томас Чаттертон.

Июля 24 дня».

Литератор Шамуель Немеш, один из самых ловких мастеров-фальсификаторов, сбывал свои подделки за деньги. Была у него лавка древностей в Буде, в ней битком было всяких рукописей, бумаг, медалей и орденов, оружия. Он даже писал статьи по антиквариату в научные журналы.

Поначалу он занимался подделками просто из любви к искусству, позднее, когда подметил, как легко и просто можно обвести вокруг пальца и самого ученого из ученых, поставил дело на широкую ногу.

На старинных пергаментах бледными чернилами он писал якобы древние венгерские, латинские и немецкие тексты. Он мог точно копировать не только средневековые готические и латинские буквы, но и древневенгерские и даже татарские письмена. Мастерски подделанные тексты вставлял в переплеты старинных фолиантов и снисходительно «дозволял» ослепленным ученым мужам «открывать» такие редкости и за хорошие денежки приобретать их{Подробно описывает эти фальсификации Бела Тот в книге «Венгерские редкости» (Béla Tóth. Magyar ritkaśagok. Будапешт, 1899). Всего он описывает 26 подделок.}.

Подделывал он карты XV столетия, охранные грамоты и указы татарских ханов, договоры, скрепленные большими висячими печатями, дворянские грамоты, даже одну иллюстрированную венгерскую летопись 1301 года. В 1851 году из вторых рук ее приобрел венгерский Национальный музей, а Габор Матраи, замечательный музыковед и хранитель библиотеки музея, 24 июля провел ознакомительные чтения по ней в Венгерской академии наук.

На эту удочку попался и другой наш замечательный ученый Янош Йернеи (1800–1855), один из тех, кто занимался древней историей Венгрии, однако же питавший иллюзии относительно истории венгерского языка. Особенно его поразили молитвы времен короля Андраша I, которые счастливчику Шамуелю якобы удалось откопать в Клагенфурте среди прочих древних текстов. Йернеи провел детальнейший научный анализ и признал молитвы оригинальным текстом, о чем и написал в своей работе «Сокровища венгерского языка эпохи династии Арпадов» («Magyar nyelvkincsek az Árpádok korából», 1854).

Свое мнение он выразил так:

«Эти два текста настоящие, оригинальные; это древности, несущие все признаки той эпохи, соответствующие всем ее устремлениям, выраженным с соблюдением всех дипломатических правил. Вследствие чего оригинальность этих бесподобных национальных сокровищ, если кому, не дай

Бог, придет на ум подвергать сомнению либо под воздействием не знамо какого духа подозревать в чем-либо, то его затруднения и сомнения рассеять и просветить себя заявляю готовым во всякое время, более того, выступить в их защиту святым долгом для себя почитаю».

Позднее, когда лихорадка иллюзорной лингвистики немного отпустила, и «национальные сокровища» проанализировали прояснившимся взглядом, то и с секретов лавки древностей в Буде тоже спала кисея. О том свидетельствует собственноручная надпись того же Габора Матраи на пергаментном переплете небольшого старинного кодекса, попавшего в собрание Национального музея в 1874 году. Так вот, эта надпись подтверждает, что, как говорится, фальшивые монеты и звенят-то не по-настоящему:

«Носящая ложные признаки старины иллюстрированная рукопись изготовлена в будайском заведении покойного Литерати Немеш Шамуеля мошенничества для».

Только что такое эти заблуждения венгерских ученых-мечтателей в сравнении со скандалом, разразившимся в 1795 году в Англии вокруг пресловутых подделок Шекспира!

У Самюэля Айрленда была букинистическая лавка в Лондоне. Сам он был известен как большой поклонник литературы, особенно творчества Шекспира; по этой причине разные литературные знаменитости той поры назначали друг другу встречи в его лавке.

Был у него 18-летний сын Уильям Генри. И у паренька просто звенело в ушах от множества разговоров о литературе, чтений, декламаций, и он сам читал с отцом старинные стихи, а среди них и «Баллады Раули» Чаттертона. Поначалу дела молодого Уильяма Генри развивались по сценарию, очень похожему на историю Чаттертона; но не более чем походит раскрашенный оттиск репродукции-эстампа на оригинальное живописное полотно.

Молодой человек получил хорошее образование, отец даже несколько лет учил его в Париже. Потом отдал его писарем к лондонскому адвокату. Шкафы в адвокатской конторе оказались набиты старинными документами, по большей части времен Елизаветы и Якова I, то есть как раз шекспировской эпохи. В один прекрасный день Уильям Генри заявился домой с сообщением, что ему удалось в свалке документов обнаружить договор на покупку земельного участка в Стратфорде за собственноручной подписью Шекспира. Бумага, чернила, юридический слог той поры без сомнения свидетельствовали об оригинальности документа. Ученые посетители книжной лавки одобрительно закивали головами.

Первый успех окрылил молодого человека, теперь уже вместо простой подписи он стал приносить домой целые рукописи Шекспира. Счастливый отец радовался настоящему небольшому собранию этих рукописей.

Правда, про них уже нельзя было утверждать, что все они вынырнули из шкафов адвоката. Следовало подумать о другом их происхождении. Уильям Генри-младший выдумал историю об одном якобы не пожелавшем назвать себя добросердечном джентльмене, которому эти бумаги достались по наследству, и он с беспримерным великодушием подарил их Айрленду-младшему как «пламенного ума юноше и духовному собрату Шекспира».

Посетители отцовской книжной лавки проглотили эту наживку. Их не слишком занимал какой-то чужак, хотя бы и благородной души, им важно было, что теперь перед ними открывалась самая большая ценность этого собрания: протестантский трактат «Исповедание верой», в котором изложено религиозное кредо Шекспира.

Они не стали доискиваться, зачем это Шекспиру понадобилось высказывать свою убежденность в протестантизме. Они удовольствовались тем, что могут наслаждаться прекрасным шекспировским слогом. Особенно очаровала любителей из книжной лавки вот эта молитва: «О Господи, спаси и сохрани нас, подобно нежной курице, что укрывает мелкое потомство свое крылами, и тем надежно сохраняет его».

Когда старый Айрленд блеснул этой драгоценностью, явно выковырянной на скотном дворе, перед двумя протестантскими попами, один из них воскликнул: «Господи, наши молитвенники богаты прекрасными строками, но вот, Господи, это муж, который превзошел нас всех».

Теперь юный Уильям совсем осмелел и представил еще одну бесценную вещь — собственноручно написанное любовное письмо Шекспира к жене, Анне Хэтеуэй.