Томас Эсбридж - Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю

Смерть Нур ад-Дина в мае 1174 года дала Саладину великолепную возможность выйти из тени сирийских Зангидов. Вечный второй получил наконец шанс стать лидером, утвердить свое право на полностью независимое правление и примерить на себя мантию поборника исламской священной войны против франков. Очень легко представить себе историю ближневосточного ислама XII века как эру линейного движения, в которой возрождение джихада набирало скорость при Занги, Нур ад-Дине и, наконец, Саладине, при этом факел лидера беспрепятственно переходил от одного исламского «героя» к другому. Такое впечатление поощряли и энергично продвигали некоторые современники-мусульмане.

Определенный изъян в этой, по общему признанию, крайне привлекательной иллюзии заключался в том, что Саладин не был объявлен наследником Нур ад-Дина в 1174 году. У Нур ад-Дина имелся одиннадцатилетний сын аль-Салих, который должен был получить власть. У великого сирийского правителя имелись и другие кровные родственники, которые могли выступить в защиту династии Зангидов на Среднем и Ближнем Востоке. Иными словами, на самом деле у Саладина не было единственного, открытого перед ним пути. Вместо этого он оказался перед выбором: он мог отдать предпочтение укреплению своей власти в Египте, создав независимое и самодостаточное царство, или пытаться подражать или даже затмить достижения Нур ад-Дина и стать главным исламским лидером в Леванте.

Саладин выбрал второй путь — со всей преданностью и страстью. Фундаментальный вопрос — почему? Стремился ли Саладин к власти, к созданию деспотической пан-Левантийской исламской империи, чтобы воплотить в жизнь свои личные амбиции? Или он действовал во имя высшей цели, а объединение мусульман было средством ее достижения, необходимым этапом на пути достижения успеха в джихаде против христиан? Необходимо сделать попытку разобраться в мотивах и складе ума Саладина хотя бы потому, что он был значимой исторической личностью, особенно в исламской культуре. В современном мире Саладин считается одним из главных поборников ислама эры Крестовых походов, мощным талисманом исламского прошлого, глубоко почитаемым героем. Поэтому задача убрать наслоения легенд, пропаганды и предвзятости, чтобы разобраться в реалиях его карьеры, является тонкой и требует особой тщательности и усердия.

Современных источников, в которых описывается жизнь Саладина, относительно много, однако почти все они вызывают определенные сомнения. Многие мусульманские очевидцы писали о его удивительных достижениях, в том числе два его ближайших соратника — секретарь Имад аль-Дин аль-Исфахани (с 1174 года) и советник Баха ад-Дин ибн Шаддад (с 1188 года), но оба они написали облагороженные биографии своего хозяина. Их труды основаны на идее, что Саладин был охвачен религиозным рвением и рвался служить исламу и бороться с франками. Если верить Баха ад-Дину, религиозные убеждения Саладина углубились после того, как он захватил власть в Египте в 1169 году, он отказался от вина и отвернулся от фривольных забав. Якобы с этого момента он стал очень набожным, в своих поступках руководствовался «страстью, постоянством и пылом». Его преданность священной войне была абсолютной.

Саладин был человеком упорным и преданным джихаду. Если кто-то поклянется, что после начала джихада Саладин не истратил ни одного динара или дирхама на что-то, помимо джихада и его поддержки, он скажет правду. Джихад, любовь и страсть к нему завладели его сердцем и всем его существом, так что он не говорил больше ни о чем и ни о чем не думал, кроме средств для его ведения.

Это в высшей степени благоприятное описание в некоторой степени уравновешивается другим свидетельством. Иракский хронист Ибн аль-Асир, сторонник Зангидов, изложил более непредвзятый взгляд на Саладина. Также уцелели некоторые письма — деловые и частные, — написанные для Саладина его писцом и доверенным лицом аль-Фадилем. Это решающее, хотя по сей день до конца не исследованное собрание материалов дает ценное представление о мышлении Саладина и широком использовании им пропаганды в деле создания имиджа. [173]

Важно также увязывать суждения о характере и карьере Саладина с обстановкой. Будучи средневековым правителем, он действовал в злобном, бесчеловечном окружении. Чтобы выжить, он не мог всегда поступать благородно, честно и справедливо. Немногие великие исторические личности могли бы утверждать, что обладали подобными качествами (если таковые существовали вообще).

Тем не менее представляется очевидным, что Саладин не был просто кровожадным тираном. Желая отобрать власть у наследников Нур ад-Дина, он мог бы последовать примеру Занги, прибегнув к запугиваниям и жестокости, чтобы сосредоточить в своих руках власть и удержать ее. Вместо этого он предпочел в политике подражать своему бывшему господину — Нур ад-Дину. Можно утверждать, что, по крайней мере, в этом он был истинным преемником Нур ад-Дина. Задача Саладина в 1174 году заключалась в воссоздании достижений Зангидов, но, наоборот, подчинив Дамаск, Алеппо и Мосул. Для этого он искусно соединил военное могущество и гибкие политические манипуляции. И всегда он придавал большое значение понятиям законности и правого дела. Тяга к признанию законной силы усиливалась социальными и этническими связями Саладина. То, что было истинным для турок-Зангидов, было вдвойне таковым для курдских наемников Айюбидов — слишком легко их можно было назвать пришлыми выскочками на Ближнем и Среднем Востоке, где исторически доминировала арабская и персидская мусульманская элита.

В 1170-х годах и далее Саладин всячески старался узаконить свое восхождение к власти и известности, подчеркивая свою роль защитника ислама и суннитской ортодоксальности, а также предполагаемого слуги багдадского халифа из рода Аббасидов. Он также использовал понятие джихада, чтобы оправдать необходимость объединения мусульман под одним правителем. Так же как папа Урбан II использовал силу страха перед мусульманскими противниками для объединения Западной Европы в поддержку Первого крестового похода, Саладин старался изобразить левантийских франков грозными и очень сильными врагами.

Одновременно он явно желал укрепить собственную власть и создать прочную династию. В 1170-х годах он стал называть себя «султаном» — титулом, говорящим об автономной власти. Он также стремился создать как можно больше потенциальных наследников. О его многочисленных женах и рабынях, рожавших ему детей, сохранилось немного свидетельств, но уже к 1174 году, в возрасте тридцати шести лет, он имел пятерых сыновей, старший из которых, аль-Афдаль, родился в 1170 году.