Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов

- Хорошо, что не в мае, - век маяться... ...Ох, и намаялся же в Финляндии и в Херсоне.

- Лучше бой!

Шли на приступ Праги с песней:

Ах, на что ж было огород городить.

Ах, на что ж было капусту садить?

Вспомнились стихи, что послал Державину из Варшавы в ответ на его поздравление:

Ах! Сродно ль той прибегнуть к мщенью,

Кто век свой милости творит!

Карать оставя провиденью,

Сама, как солнце, возблестит!

Поляки, магистрат города Варшавы, поднесли Суворову золотую табакерку с надписью: "Warszawa - zbawcy swemu". (Варшава - своему избавителю).

- А цел ли жезл?

Он невольно тронул лежавший позади сверток. Там шкатулка с орденами. Там фельдмаршальский мундир.

Выплыло жирное, всегда веселое лицо Безбородки.

Нескладный. Ноги толстые в белых чулках. Чулки почему-то всегда сползают. Точно покойный великолепный князь Тавриды Григорий Александрович. Неряха, Женолюб.

...Как еще Наташа убереглась? Сначала, после Смольного, жила во дворце у Екатерины II. Царица подарила ей свой вензель, отличила. Пожаловала в фрейлины.

Александр Васильевич поступил резко, по-солдатски: взял Наташу домой. Поместил у своей младшей сестры Машеньки, а потом к старшей - Ане Горчаковой, к ее дочери Груше.

Царицын двор.

- Для двора потребны три качества: смелость, гибкость, вероломство.

Пришли на ум стихи из Ал-Корана. Сура (Сура - глава.) 109-я. Сура ал-кафирин (Глава "неверных".).

Хорошо там сказано:

Я не поклоняюсь тому, чему вы поклоняетесь,

и вы не поклоняетесь, чему я поклоняюсь.

Ля а' буду ма та' будун,

ва ля антум а бидуна ма а буду.

...Надоело сидеть ничего не делая. Устал, от тряски заболела спина.

- Скоро ли приедем?

Постучал кулаком:

- Прошка, скоро ли?

- Скоро, уже видать! - весело откликнулся с козел.

- Ишь, к молодой жене едет, так не брюзжит, как муха в щели!

Молодка, молодка, молодая...

Солдатка, солдатка полковая...

запел вполголоса, чтобы не разбудить Ивашева.

Наконец приехали, стали.

- Петр Никифорович, приехали!

- Что? Что? - вскочил тот.

Суворов уже отворил дверцу и с удовольствием вылез из дормеза.

У небольшой хаты стоял с фонарем адъютант Столыпин, который- на перекладной тройке ехал впереди с поваром, заготовляя ночлег и еду.

- Ну как, мальчик? - спросил его Суворов.

- Все готово, ваше сиятельство. Постель, самовар, вода.

- Молодец!

Суворов взбежал на крылечко. Повар Мишка стоял у раскрытой двери.

- Пожалуйте сюда, ваше сиятельство!

Суворов вошел в маленькую комнатку, - в этой половине дома было всего две комнаты.

В печке ярко горели дрова. На лавке шумел самовар. За тонкой перегородкой - вторая комната. В углу возвышалось сено, покрытое простыней, лежала подушка, суворовский плащ, которым Александр Васильевич накрывался. Стояла кадка с водой, ведро.

На столе, освещая посуду и приготовленный ужин, горела в походном подсвечнике свеча.

Суворов сбросил на руки Столыпина шинель и заходил по комнате, разминаясь после долгого сиденья.

- Бисм-Аллахи-р-рахмани-р-рахИм! (Во имя Аллаха милостивого милосердного! ) - повторял он.

Надо раздеваться, окатиться водой - и за чай. Он сел на табурет и подставил Прошке ногу:

- Ну, тяни сапог!

Прошка стащил сапоги.

Суворов перешагнул во вторую комнату, где стояла вода, мигом разделся и приказал Прошке:

- Лей!

Прошка облил его холодной водой.

- Эх, хор-рошо! Эх, чудесно! - приговаривал Суворов, растираясь. Готов! Полотенце!

Он схватил из рук камердинера полотенце и, вытираясь, запрыгал по комнате, напевая:

- Бисм-Аллахи-р-рахмани-р-рахИм! Бисм-Аллахи...

- Ратуйте! Матка бозка! Иезус, Мария! Ратуйте! (Спасите! Матерь божия! Иисус, Мария! Спасите) - раздался вдруг истошный бабий вопль из угла.

Что-то черное шлепнулось с печки - Суворов невольно отскочил в сторону и глядел с изумлением.

Это была старуха. Она дико вытаращила глаза на Суворова и с криком "ратуйте!" кинулась опрометью вон из хаты.

- Что такое? Откуда она? - спросил Суворов.

Столыпин бросился за старухой вдогонку. Повар Мишка, пряча улыбку, чесал в смущении голову:

- Тут, ваше сиятельство, должно, запечье есть. Стало быть, старушка задремала, не слыхала, как мы прибирали, а потом и перепугалась.

- Да вы-то чего смотрели?

- Кажись, все осмотрели, а вот какое дело...

Через минуту вернулся Столыпин.

- Ну, что она?

- Испугалась, ваше сиятельство. Говорит: думала, простите... - замялся адъютант.

- Черт, - подсказал Суворов.

- Так точно, черт!

- Конечно. Голый человек скачет по хате, говорит неизвестно по-каковски - не кто иной, как черт! - смеялся Суворов. - Старуха-то ведь по-арабски не знает. Снеси-ка ей рубль, а то еще родимчик прикинется!..

II

В пути Столыпин все время ехал впереди фельдмаршальского дормеза. Суворов приказал ему:

- Поезжай к князю Петру, скажи: никаких встреч. Солдат зря не морозить!

Князь Петр Багратион, командир егерского батальона, сразу же послушался. Он тотчас распустил приготовленный для встречи батальон и только сам дождался любимого начальника.

Суворов обнял храброго князя:

- Тебе, Петр, я всегда рад!

Лошадей быстро перепрягли, и дормез пошел трястись дальше.

Суворов всю жизнь мечтал о фельдмаршальстве,- все знали об этом. И можно было бы ожидать, что, добившись исполнения желаний, Суворов вдоволь насладится всеми почестями высокого положения.

Но и здесь Суворов поступил не так, как все.

В фельдмаршальстве ему важна была сущность: это звание открывало Суворову более широкое поле для военной деятельности на благо отечества.

Почести же Суворову были не нужны. Он не любил, чуждался их. И остался таким же простым, как всегда.

В Гродне Суворова должен был встречать с рапортом генерал-аншеф Репнин, который еще так недавно был взыскательным начальником Суворова.

В Гродне Суворову вдвойне не хотелось задерживаться: с князем Репниным он не ладил - не любил его приверженности ко всему прусскому, Репнина он обошел в фельдмаршальстве,- о чем же было с ним говорить?

И на последней станции перед Гродной Суворов отправил Столыпина просить князя Репнина не делать никаких встреч.

- Для Николая Васильевича парад важнее баталии. Да и упражнялся он больше в дипломатических изворотах. Солдатского в нем мало. Не отменит встречу, - думал вслух Суворов, отправляя Столыпина. - Ну да, впрочем, мы и сами с усами! Поезжай, доложи!

Репнина Суворов знал отменно: для него буква была важнее сущности.

- Я не могу нарушить повеления императрицы, - сказал он Столыпину, который явился в Гродне к генерал-аншефу.

Репнин остался ожидать фельдмаршала. Столыпин с адъютантом Репнина князем Гагариным, знакомым Столыпину по Петербургу, прошли к почтовой станции, где были приготовлены лошади для суворовских экипажей.