Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов

Он раскрыл дверь в камердинерскую:

- Прошка, закусить полковнику! И к племяннику:

- Ну, Алешенька, рассказывай!

Горчаков вынул из-за пазухи бумаги:

- Вот рескрипт императрицы и письмо.

Суворов бережно взял обе бумаги. Поднес к свече.

На одной стояло:

Ура, фельдмаршал!

Екатерина.

На другой:

Вы знаете, что как я не произвожу никого чрез очередь и никогда не делаю обиды старшим, но Вы, завоевав Польшу, сами себя сделали фельдмаршалом.

- Вот письмо Наташи.

Суворов развернул, увидал милые сердцу строчки:

графиня Наталья Суворова-Рымникская

Не стал читать, спросил:

- Здорова? Мама, Груша, Димитрий Иваныч?

- Все слава богу...

- А это чье? - спросил Суворов, принимая толстый пакет.

- Гаврилы Романовича.

- А, посмотрим:

Милостивый государь!

Преисполнен будучи истинной любви к Отечеству, почтения ко всему тому, что называется мужество или доблесть, уважения к громкой славе Россиян, обожания к великому духу нашей Государыни, беру смелость поздравить Ваше Сиятельство и сотрудников Ваших с толико знаменитыми и быстрыми победами.

Ежели б я был пиит, обильный такими дарованиями, которые могут что-либо прибавлять к громкости дел и имени героев, то бы я Вас избрал моим и начал бы петь таким образом:

Пошел - и где тристаты злобы?

Чему коснулся, все сразил.

Поля и грады стали гробы.

Шагнул - и царства покорил.

(Тристат - военачальник.)

- Очень мило. Помилуй бог! Спасибо! Ну что ж ты одну водку тащишь? А закуска, редька где? - встретил он Прошку, который нес штоф и чарки,

- Да ведь с дороги-то первей всего - водка, - сказал, облизывая губы, Прошка.

- Тебе - что с дороги, что в дорогу - она первей всего! Сказывай, Алешенька, что же в столице говорят?

- Все только и говорят о ваших победах, дядюшка. Когда Исленьев приехал с ключами Варшавы и хлебом-солью, на другой день во дворце был выход при большом съезде. Безбородко читал объявление о причинах войны, потом служили молебен благодарственный с коленопреклонением и пушечной пальбой. Императрица отведала варшавского хлеба-соли и собственноручно поднесла его Наташеньке. Похвалила: "Хлеб в Варшаве хорош, вкусен!"

- Не обидим Варшаву! - вставил сиявший от радости Суворов.

- Потом был парадный обед во дворце. В середине его императрица объявила о возведении вас в звание фельдмаршала. Пили ваше здоровье при двухстах одном пушечном выстреле.

- Помилуй бог, сколько пороху истратили! Ну, Алешенька, давай выпьем и мы.

Дядя и племянник выпили.

- Ешь, закусывай!

Горчаков ел и рассказывал:

- Императрица лестно говорила о вас. При всех несколько раз напомнила мне: "Заботьтесь о здоровье фельдмаршала".

- Потемкин в гробу переворотился! - смеялся Суворов. - А что все эти придворные трутни? Как же они перенесли назначение Суворова фельдмаршалом?

- Императрица никому об этом заранее не говорила. Даже начальник военного департамента Николай Салтыков не знал.

- А что же Николай Салтыков говорил: чем бы меня наградить должно?

- Довольно, говорит, с него и генерал-адъютанта.

- Это его Марфуша, жена, говорит, а не он. Своего ума Николай Иванович не имеет...

- Долгорукий и Иван Салтыков, те так были обижены, что просились уволить их со службы.

Суворов расхохотался:

- От них обоих как с козла молока; Долгорукий известно: в поле - с полком; с поля - с батальоном. А Ивашка - ну, тот богом обижен.

Его тридцать лет назад надобно было бы уволить. Но это все военные, это товарищи. В одних ножнах, как сказано, двум шпагам не бывать. А что же говорят статские, иностранная часть?

- Страсть как довольны. Говорят: Суворов заставил Европу бояться России. За границей наконец увидали, поняли нашу силу!

- Еще не один раз Европа почувствует силу русских! - уверенно сказал Суворов.

В камердинерской все уже проснулись - суворовский день начался. Прошка пребывал в своем неизменном ворчливом настроении.

- Через стулья прыгает. Фитьмаршал. Смехота!

- Нет, с тобой водку на радостях станет пить? - подрезал Наум. - Да кабы тебе такой жезл, что пятнадцать тысяч стоит, так ты через этот шкаф сиганул бы, а не то что. И потом - понимать надо: одно слово - фитьмаршал. Ему, брат, теперь все дозволено!

IV

Александр Алексеевич Столыпин не без волнения подходил к усадьбе Тогневского у Лазенок, где жил фельдмаршал Суворов. Столыпин приехал в Варшаву из Петербурга к Суворову на службу.

Когда он уезжал из Петербурга, ему пришлось наслушаться разных рассказов о фельдмаршале: Суворов был притчей во языцех.

Одни хвалили его за доброту, за ум, превозносили его военные таланты. Другие, наоборот, говорили, что в военных делах Суворову просто везет, что угодить ему нелегко - человек он с большими странностями, - язвительно замечали, что "чин его по делам, но не по персоне".

И те и другие передавали многочисленные истории о фельдмаршале Суворове, которые ходили по Петербургу. Где в них правда, а где вымысел сказать невозможно.

Еще во время путешествия в Крым императрица, награждая генералов, будто бы спросила Суворова, нет ли и у него какой-либо просьбы.

- Матушка-царица, хозяин покою не дает; задолжал я ему.

- А много ль?

- Три с полтиной, матушка!

Рассказывали, как Суворов, встретив барабанщика, уступил ему дорогу:

- Барабанщик - важен, его слушается сам Румянцев. Ему повинуются наши ноги.

С улыбочкой шептали на ухо, будто бы у Суворова есть печать. На ней изображена скала, от которой отскакивают стрелы. А под скалой надпись: "Рази, рази, м. т.!" И, конечно, больше всего было разговоров о том, что фельдмаршал Суворов не терпит немогузнайства: солдат должен быть находчив, должен отвечать быстро и на всякий вопрос. Предупреждали Столыпина: Суворов требует, чтобы офицер читал книги, но не какую-либо "Пригожую повариху", а "Книгу Марсову" или Плутарха.

Столыпин чувствовал себя неважно - не хотелось бы срамиться. Плутарха он в руки не брал, а "Книгу Марсову" только перелистал. Толстенный том, и, право же, нет охоты его читать.

Из книг Столыпин привез с собою в Варшаву лишь одну: недавно купленный песенник - "Эрато, или приношение прекрасному полу на новый, 1795 год". Это читать легко и приятно.

И теперь, идучи, Столыпин все старался предугадать: о чем же может его спросить Суворов - далеко ли до солнца, много ли рыбы в Висле?

Усадьба Тогневского - небольшой одноэтажный домик с садом - стояла у самой дороги. В саду, между деревьями, пестревшими яркими осенними красками, виднелась палатка. Бросилось в глаза: у дома фельдмаршала не было часовых.

Перед крыльцом стояла карета с парой лошадей. Усатый кучер в четырехугольной шапке и кафтане, очень похожем как у митрополичьих певчих, важно восседал на козлах. Лакей в белых перчатках ходил возле кареты.