Вильям Похлебкин - Кухня века

Завтра мне предстоит к 8 ч. утра отправиться за карточками к домоуправу, а потом пойти за хлебом.

Привет тебе, наш жданный 1942-й год.

1 января 1942 г. Спали до 12 ч. дня. В 1 ч. дня обедали. Улеглись все спать в 19:30 и спали сладким сном до 5 ч. утра. Мороз к утру — 32°. Ночью была слышна канонада со стороны Белоострова и Ладожского озера.

2 января 1942 г. В очереди в магазине с 7:30 до 9 часов утра, затем с 10:00 до 1 часа дня. С 13:30 до 18:30 я просидел в очереди в ЖАКТе, потом опять в дежурной хлебной очереди (из них 2 часа на морозе), пока, наконец, не получил карточки на январь и хлеб за 1 и 2 января. Оля пришла домой еще позже — в 7 ч. вечера и ничего не получила: за пять человек до ее очереди мука (вместо крупы) кончилась. Но это — к счастью. Давали какую-то муку с примесью, хоть и белую. А то дают чистую ржаную муку. Может, на наше счастье получим ржаную, и качеством, и калорийностью лучше.

Однако как безжалостно пусто прошел день: все время в очереди. И кругом рассказы об умирающих от истощения. Трагедии, но без слез.

Удивительно, что нынешние смерти совершенно не оплакиваются, а наоборот — с какой-то особенной интонацией всегда добавляют: «Теперь ведь карточки на умерших не отбирают до конца месяца». Как-то похоже, что смерть одного члена семьи спасает от смерти другого.

Все с какой-то ревностью цепляются за жизнь. Жадные, голодные. От пайка тайно урывают от других кусочек хлеба, и будто не брал, едят сырое мясо, муку, крупу.

В очереди за хлебом одна евреечка сетует на своего мужа, который сидит дома по бюллетеню, что он строго делит паек хлеба между нею, детьми и собою по норме и что сейчас даже не доверяет ей получение своей части и за пайком при всей своей слабости пошел в булочную сам. Дома ест отдельно свой паек, а дети смотрят с завистью на него, а он сопит и ест. Детям ничем не поможет, только думает о себе.

Все 25 отделение милиции получает свой паек через черный ход магазина № 44 вне очереди. Они там жарят прибывшее мясо и запивают его вином. Все милиционеры, дежурящие в магазине, — пьяны. Продавщица Валя говорила моей соседке в очереди, что 30 декабря все завы жарили мясо за перегородкой, а их, продавщиц, не допустили.

Общее мнение, что там, где завмаг — еврей, снабжение населения через тот магазин проходит успешнее. Пожалуй, это верно. Русский — это вор, нахальный и бесцеремонный, а еврей и этот «спорт» умеет провести организованнее и незаметно, да и без скандала. Русский, попадая в чужой огород, ворует рывками, хапает, топчет многое зря, а еврей делает более крупные дела, но с меньшими убытками, без шума и скандала. У евреев много «своих», и они легче получают с оптовых баз то, что нужно, а русский груб и любит поссориться из-за принципа, а потом это отражается на деле. Страдает только потребитель. И еще одно зло — русская лень. Трудно раскачаться, особенно если где пахнет вином.

Пешее хождение требует от человека усиленных затрат энергии, а учтя нашу неорганизованность (очереди с ночи, суетня с получением продуктов), эти затраты энергии еще более возрастают. Наше же население в Ленинграде в настоящий момент по моему мнению получает всего только 5—6% возмещения этих затрат (иждивенцы и служащие), да и рабочие ненамного больше (7—8%). Вот причина такой большой смертности, что могилы приходится рыть не лопатой, а взрывать динамитом, а мертвецов укладывать штабелями, как дрова. И нет при этом ни рыданий ни слез. Как все это грустно!

Привожу фактические данные об обмене вещей на продовольствие натурой. Сам наблюдал это на рынке.

Швейная ручная машинка — 10 кг картофеля.

Шапка-ушанка — 125 г хлеба.

Муфта дамская под котик — 600 г хлеба.

Платок белый ситцевый — 50 г дуранды.

Самовар никелевый, бывш. в употр. — 1 кг хлеба.

Патефон с пластинками 30 штук — 1 кг хлеба + 1,5 кг мяса + 500 г жира.

Часы золотые дамские — 5 кг жира.

Дамское манто беличье — 5 ведер дуранды (жмыха) и 2 ведра капусты квашеной.

Калоши мужские 41—42 разм. — 150 г хлеба.

Отрез шерстяной (двойной) 1 метр, на юбку — 500 г хлеба.

Одеколон тройной 250 мл — 1 кг дуранды.

3 января 1942 г. Удачно продали отрез шерстяной метровый на юбку за 700 г хлеба! (Конечно, черного, с примесью дуранды.) Поставили самовар и на радостях пили чай с хлебом. Ссора с Олей. Все на почве голода. Голод может породить зло.

4 января 1942 г. У нас уже совершенно нечем жить. Суп мы не делаем. Питаемся только чаем и 200 г хлеба на человека в день. Слава богу, есть еще очень немножко сахара, и мы по малюсеньким порциям употребляем его с чаем.

5 января 1942 г. На пл. Толстого, простояв в очереди в магазин с 8:00 до 12:00, получил 4 банки консервов по 350 г на себя, Петю и Бахшиева. Счастье! Кроме того, мне удалось обмануть продавщицу и получить в магазине, где мы не были прикреплены, 2 кило муки с отрубями вместо крупы по старым декабрьским карточкам! Это для Оли было целым счастьем. У нас — праздник. Я, мама и Оля сразу вскипятили самовар и в стаканах устроили род густого мучного «какао». Это было дивно прекрасно! Отошли от стола в самом хорошем настроении. Заморили червячка. Мне вообще везет: я достал Оле 2 кг (2 коробки) «стирального порошка», а по Петиной карточке — еще и мыла в керосиновой лавке. Радости и счастья я принес так много, что Оля даже заплакала.

16 января 1942 г. Всю декаду я был болен. Температура 38,8. Оля измучилась эти дни: носила воду с Невы, колола дрова, топила печи, то есть все, что раньше делал я. Что же происходило в эти дни вне нашего дома и какова обстановка жизни. Записываю: продукты питания в городе исчезают совершенно. Наш магазин № 44 объявил, что вследствие отсутствия на базе продуктов он закрывается на 3 дня. Хлеб начал выдаваться с перебоями. Председатель Ленгорисполкома Попков обратился по радио к населению города с призывом к терпению, говорил, что если ждали и терпели долго, то потерпим спокойно еще немного.

Во всяком случае — продукты иссякли, у жителей ни крошки запасов нет никаких совершенно. Городу — смерть голодная. Испытываем это на своей спине. Трудно стало взбираться на 2-й этаж по нашей маленькой лестнице. Мы так истощали, что превратились в скелет. Я подпухаю. Мама тоже. Но как только мы ни умудряемся жить: вместо сахара выпили все капли датского короля (от кашля!), допиваем глицерин. Едим с хлебом и солью горчицу — все-таки что-то плюс в желудке. Все ждут, все мечтают о прибавке хлеба. Говорят, что Сталин после прорыва блокады Ленинграда даст всем в городе на полтора месяца санаторный паек. Но до прорыва далеко. Есть слухи, что за Мгу идут упорные бои, а ст. Любань до сих пор у немцев.

А голод надвигается вплотную, к каждому человеку. Все уже потеряли моральные устои. Это — закон голода. Самый честный человек способен украсть, убить — за кусок хлеба. Хлеб из магазина надо нести и прятать, чтоб не видно было. Вырывают из рук карточки на хлеб, вырывают довески. Я сам видел, как в магазине в очереди за хлебом у одной женщины, получившей от продавщицы хлеб, молодой, приличный человек схватил довесок и тут же сунул его в рот. Женщина его начала бить, а он согнулся, продолжая молча жевать украденный хлеб.