Вильям Похлебкин - Кухня века

Мать получает хлеб, с нею две девочки, продавщица приступила к отвешиванию, а девочки кричат: «Мама, мама, по 200 грамм», то есть они хотят каждая взять себе свои 200 грамм, но продавщица отказалась в одни руки весить несколько раз и взвесила всем им вместе. Девочки — в слезы! Видимо им, голодным, кажется, что мама их «обжуливает». До чего дело дошло? А? Чай пьют с солью. И мы — тоже!

По счастью Оля 14 января получила, как мы и надеялись, ржаной муки по 400 г на человека за первую декаду, и теперь мы очень экономно пьем чай с мукой. Эта заболтка нас спасает и служит нам обедом.

Говорят, что в городе в день умирает от голода 13 тысяч человек. Наибольшая смертность в возрасте 35—50 лет. Потом юноши, молодежь до 35 лет, и меньше всего смертность среди стариков. Мужчин умирает 95%, женщин — 5%. По городу исчезли совершенно кошки и собаки — съедены. Мы с Олей искали для супа собаку, хотели сманить, но не наткнулись. Пропадают дети. Цена продуктов стремительно растет каждый день. Беличье манто, еще две недели тому назад стоившее 5 ведер дуранды и 2 ведра кислой капусты, теперь можно иметь за 3 кг хлеба. Петя продал 7 января свой самовар всего за 3 кг дуранды!

Мороз 30º. В квартире холодно. В кухне вода в ведрах покрылась льдом. Дальнобойные по Елагину острову. Оля не спит. А я атрофировался: как судьба — так и будет. Вечером пилили дрова в комнате. Мама получила от соседки, которой когда-то помогала, пол-литра молока — сделали на редкость обед с мукой, чай с молоком. Праздник. Сыты. Чай с солью. Проба чая с глицерином — хорошо. За чаем в ходу также моя горчица! Оля приготавливает горчицу по своему способу.

18 января 1942 г. Оля ходила в город. Видала, что в некоторых магазинах выдают пшено и перловую крупу. Веселее: значит появилась, будет и у нас. Ведь крупы мы не видали 2 месяца. Ни разу не получали сахар, ни замены его. Все ждут увеличения пайка с 21 января, ко дню смерти Ленина.

Федорова опечалена: не успел умереть муж, как началась перерегистрация хлебных карточек. Не поест. Вчера умер Усачев.

Жена вынесла в сарай. Обе женщины держат своих покойников в секрете. И та, и другая предъявили паспорта на мужей, и карточки им перерегистрировали. Рады беспредельно.

Сегодня заварили с Олей большую банку чудной горчицы. Туда — сахарку (остаток пудры), лимонной кислоты, соль, уксусной эссенции (Оля достала) и т. п. Горчица обещает быть дивной. Дадим выстояться до 25 января. Променяли две шапки-ушанки за 200 г хлеба каждая. Прибавилось 400 г. Карманные часы променял за 1,5 кг хлеба, пока получил только 900 г. Купил чая 50 г пачку за 65 рублей.

21 января 1942 г. Слухи не подтвердились. Прибавки пайка хлеба нет.

22 января 1942 г. Оля ходила в «Гастроном», получила пшено. Ели молочный суп с пшенной крупой (молочница дала маме за 25 руб. пол-литра) и блаженствовали. Мама была на седьмом небе!

23 января 1942 г. Оля ходила на Большой проспект. Получила кофе, пачку в 200 г (70% натурального и 30% цикория). Вместо обеда пили кофе, больше ничего у нас нет. Вот было блаженство. Напились до отказа. Я наворовал осколков досок — часть истратили на топку плиты. Вечером — снова блаженство за самоваром — пили кофе.

24 января 1942 г. Сегодня обедали: кофе с хлебом (на обед у нас было примерно по 50 г хлеба). Приварок наш — это горчица и соль. С этого дня норма хлеба увеличена на 50 г. Теперь мы будем получать по 250 г на человека, всего 750 г на троих в день.

25 января 1942 г. Мороз 28°С. В комнате у нас небывало низкая температура — минус 1,5°С! Топим плиту и печь сразу. Кое-как к 11 часам в комнате стало 8°С. Была Мария Ивановна. Говорили об обмене вещей. Обещала помочь. Установили примерные цены:

Олино платье, светлое, крепдешиновое — 3 кг хлеба.

Сатин кремовый, 7 метров — 2 кг хлеба.

Туфли Олины черные — 600 г хлеба.

Салфетка ручной работы — 300 г.

Рейтузы — 400 г.

Что выйдет, не знаем. Но будем надеяться, что кое-что обменяем. Готовы отдать даже патефон с пластинками! Уж очень хочется кушать. Мы, говоря «кушать», не думаем ни о чем, как только о хлебе. Ведь больше ничего нет. Мы давно забыли, что такое крупа, картофель и вообще приварок. Какая скудная жизнь и вся в очередях.

Оля сейчас стоит у печи, греет руки у самовара и называет его «наш милый друг!». Да, самовар — это сейчас наше единственное услаждение жизни, наша отрада. Я не представляю, как бы мы могли существовать, если бы в такую неприглядную пору, в холодную, в голодную и без керосина, без дров, у нас не было бы самовара. Ужас!

У молочницы-соседки украли корову. Милиция никакой помощи не оказывает. То же было и три недели назад: была украдена корова, а у Васильева-вора, что живет в доме Бахшиева (все знают, что Васильев — вор), обнаружили голову коровы. Но оказалось, что милиционер был у него, закусывал и выпивал вместе с Васильевым и поблагодарил его за угощение. Вот и все право!

28 января 1942 г. Катастрофа. Нет хлеба в городе. Этот жалкий паек — единственное, чем сейчас живет и дышит ленинградец, — не выдается уже второй день. Оля ушла в город голодная с самого утра. Уже 17 часов, а ее нет. Может, зашла далеко и замерзла? Ведь у нее хлебная карточка. Ужас. Погибли тогда и мы. И вот, наконец, в 6 часов вечера пришла Оля и принесла хлеб, полученный ею чудом. Хлеб американский, дивный. За два дня — 28 и 29 по 250 г на человека в день — целых полтора килограмма! У меня уж был готов самовар. Оля получила и по 200 г муки. Сделали в чае из муки «заболтку», пили с хлебом. Голодные, мы поели. Как будто ожили. Ведь почти двое суток не ели.

А в городе за эти два дня творится нечто страшное. У Строганова моста народ разграбил воз с хлебом. Оля наблюдала тоже такие картины. На Большом проспекте в магазине народ набросился на полки и разграбил весь хлеб. Почему же не стало хлеба? Говорят, от морозов полопались трубы и хлебозавод встал. Кто говорит, что хромает транспорт — не подвезли муку. В общем — живем в неведении. Радио не работает.

29 января 1942 г. Тысячные очереди в булочных. Магазины охраняются милицией. Возят хлеб и муку люди от прилавка на саночках, на себе, под охраной милиционеров. На завтра я имею крошку хлеба величиной со спичечную коробку, и Оля дала мне чайную ложечку муки (остаток). Это, чтобы я сделал себе утренний завтрак. Оля же пойдет на Большой проспект с утра натощак и понесет взятку магазину — бутылочку горючего, граммов 125, и я сделал горелку. Заведующая магазином как-то сказала, что кто принесет горючее, получит хлеб без очереди. Но ни у кого нет этого ценного светила. Ведь и горючее приобретается на хлеб. Вот у нас и есть надежда, что Оля завтра без очереди получит хлеб, заодно и муку 100 г по моим отрезанным талонам и рано сумеет вернуться домой, съев по пути кусочек хлеба.

Эта катастрофа сорвала мне и Оле обмен на хлеб ее светлого крепдешинового платья, а я уже было рассчитывал почти надежно получить за него 3 кило.