Наталия Ильина - Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1

военного ремесла за имя народа»[35].

В 1837 г. Н. А. Иванов, констатируя, что «нынешний Рослаген не назывался так в древности», а именовался Роден, заметил, что буква с входит в название Родлагена «только по грамматической форме германских языков для обозначения родительного падежа» и «что росс или русс не означает гребца по-шведски». На следующий год «ультранорманист» О. И. Сенковский с нескрываемым недоумением восклицал: «Если только другие народы давали им название руссов, то очень странно, что нордманны, покорив славянские земли, приняли имя, чуждое своему языку и себе, и основали империю под иностранным и, конечно, обидным для себя прозвищем!»[36].

В 1842 г. Н.В. Савельев-Ростиславич, говоря, что шведы никогда не называли себя русами и что в слове «Rod'slagen» буква 5 не принадлежит корню «Rod», а есть знак родительного падежа, резюмировал: Rod'slagen не мог сообщить своего имени Руси (эти же слова ученый повторил в 1845 г.). В 1842 г. С. А. Бурачек заметил, что скандинавы «ни телом, ни душой не виноваты ни в начале, ни в продолжении Русского государства; что скандинавы никогда не назывались русъю, не знали даже этого имени, то и подавно не могли его сообщить нам». Вместе с тем он, как и многие его современники, обращал внимание на то существенное обстоятельство, что слово Род'слаген, «во-первых, не древнее, во-вторых, значит не место сборищ руссов, а пристанище гребцов или корабельный стан. Буква 5 тут в слове Rod's знак родит, падежа: гребца», что византийцы до Рюрика называли Черное море «Русским морем» и что «Нестор очень различает свеев (шведов), урман (норвежцев), англян (англосаксов датских) от варягов».

В 1844 г. норманист А.А. Куник, осознав полнейшую бесперспективность дальнейшего увязывания имени «Русь» с Рослагеном, стал убеждать, неправомерно перенося решение чисто исторического вопроса в область лингвистики, что посредством финского названия Швеции Ruotsi имя «Русь» якобы восходит к шведскому слову rodsen-«гребцы», которое прилагалось к жителям «общины гребцов» Рослагену, и что население этой части береговой полосы могло называться, как он предположил, «Rodhsin» (от Rodhs), «Rookarlar», «Rudermanner». В 1847 г. М.П. Погодин, заключая, что «результаты Шлёцеровы теперь уже ничего не значат», публично отпустил ему, так сказать, научные грехи: «А за шведов с руотси и Рослагеном, за его понятия о вставках, за понтийских руссов, и пр. и пр. - прости его Господи!»[37].

Слова Погодина свидетельствовали о глубочайшем кризисе норманской теории, и этот кризис заставил пойти на кардинальную ревизию ее основных положений. Прежде всего это коснулось судьбы черноморской (понтийской) руси, которую Шлецер в большой досаде вычеркнул из русской истории. Но тенденциозность его вывода очень скоро продемонстрировал Г. Эверс, доказавший существование южной Руси в дорюриково время. И этот факт начали учитывать норманисты, хотя «скандинавский догмат», априори принятый ими за абсолютную истину, неудержимо толкал их смотреть на русскую историю только через его призму, а значит, продолжать порождать эфемерные конструкции. Так, в 1821-1823 гг. немецкий востоковед И.С.Фатер, обращая внимание на «столь очевидно бытие росов» на юге, предложил понимать под ними остатки готов, проживавших на северных берегах Черного моря, среди которых разместились значительные колонии варягов-норманнов, ставших прозываться русью. При этом он заметил, что Нестор «сказал весьма ясно, что сии варяги зовутся русью, как другие шведами, англянами: следственно, русь у него отнюдь не шведы».

Н.А.Иванов в 1837 г., также доказывая, апеллируя к византийским и арабским известиям, что черноморская русь - это готы, заключил: руссы обитали по берегам Азовского и Черного морей до Кавказских гор с древности и «были коренные жители княжества Тмутараканского» (в последних десятилетиях XIX в. Е. Е. Голубинский и В. Г. Васильевский возродят готскую теорию, являющуюся разновидностью норманской теории). В 1850-х-1860-х гг. С.М. Соловьев на основе показаний арабских и византийских источников подытоживал, что «название «русь» гораздо более распространено на юге, чем на севере, и что, по всей вероятности, русь на берегах Черного моря была известна прежде половины IX века, прежде прибытия Рюрика с братьями»[38].

В 1859 г. В.И.Ламанский показал, что слово «Русь» своею формою не обличает финского происхождения от Ruotsi, ибо имеются греческие, литовские и славянские слова, также оканчивающиеся на ъ (например, скифь, корсь, жмудь, сербь, волынь). Сказав, что славяне познакомились со шведами не через финнов, а непосредственно, он отметил, что летопись отделяет русь и от шведов, и от других норманских племен. А также подчеркнул, что нет названия народа, происшедшего «от его рода занятий или промысла». И весьма, разумеется, сомнительно, чтобы шведы в 839 г. перед Людовиком Благочестивым «на вопрос кто они? что за люди? и какого роду? стали бы отвечать Rodsin - гребцы».

К тому же это слово в IX в. было понятно каждому немцу (как оно понятно ему и сегодня), и Вертинские анналы не преминули бы перевести и объяснить его, «если бы Rhos было бы все одно, что Rodsin». И «если бы русь были Rodsin - гребцы, - задавался Ламанский уместным вопросом, - стали бы немцы называть нас ругами?». Вместе с тем исследователь констатировал наличие в пределах Карпатской Руси до 30 поселений, которые, иронизировал он, «стоят в известном сродстве со шведскими Rodsin (гребцами). Вероятно, в подтверждение этого положения г. Куник указал на деревню Русин, в нынешней Галиции, которая может быть населена норманнами», непонятно каким образом обратившимися «в чистых русаков, которых еще в настоящее время легко поймет русский с Байкала»[39].

В 1860 г. Н. И. Костомаров привел заключение шведа Линдстрема, который доказал, что название Русь не было свойственно в древности скандинавам. В 1860-х - 1870-х гг. С. А. Гедеонов, говоря, что норманизм основан на мнении о скандинавском начале имени «Русь», доказал «случайное сходство между финским Ruotsi, шведским Рослагеном и славянским русь». А свое отношение к «этимологическим случайностям и созвучиям», на которых возводят русскую историю, он выразил глубокой мыслью, что «лингвистический вопрос не может быть отделен от исторического; филолог от историка». Справедливо

заметив, разве могли варяги, если их считать шведами, переменить свое настоящее имя «свей» на финское прозвище Ruotsi, Гедеонов показал, что шведское русь не встречается как народное или племенное, ни в шведских памятниках, ни в западноевропейских источниках, так много и так часто говорящих о шведах и о норманнах.

При этом он подчеркнул, что норманисты не могут объяснить ни перенесения на славяно-шведскую державу финского имени шведов, ни неведения летописца о тождестве имен свей и русь, ни почему славяне, понимающие шведов под именем руси, перестают называть шведов русью после призвания, ни почему свеоны Вертинских анналов отличают себя «тем названием, под которым они известны у чуди», ни почему принявшие от шведов русское имя финские племена зовут русских не русью, а вендами. По причине чего, отмечал ученый, им следует отказаться от изобретенного «Rodhs, да и то еще под несуществующею у норманнов грамматической формой». И как резюмировал Гедеонов, «беспримерному», «этническому несклоняемому» греческому *Рщ «соответствует только одна собирательная, славянская форма русь», одинаковая в единственном и множественном числе, что не характерно для германо-скандинавских языков, а это означает, что греки заимствовали Тюд только из языка славян[40].