Наталия Ильина - Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1

Итоги изучения варяжской проблемы в дореволюционный период были во многом подведены в 1931 г. В.А.Мошиным в исследовании «Варяго-русский вопрос», по охвату материала (отечественного и зарубежного, от Байера до современной автору литературы, но прежде всего XVIII-XIX вв.) и обстоятельности его разбора не превзойденном до сих пор. И обращает на себя внимание тот факт, что убежденный норманист, эмигрант Мошин решительно отверг, прекрасно осознавая, какую непомерно высокую цену, в том числе и политического свойства, приходится за него платить, примитивное видение дискуссии норманистов и антинорманистов как противостояние «объективной науки» и «ложно понятого патриотизма», уводящее решение варяго-русского вопроса, как то показывает практика, в топи самых безудержных фантазий. С нескрываемой иронией заметив при этом, что «было бы весьма занятно искать публицистическую, тенденциозно-патриотическую подкладку в антинорманистских трудах немца Эверса, еврея Хвольсона или беспристрастного исследователя Гедеонова».

Не соглашаясь «с распространенным мнением о научной ценности антинорманистских трудов», он сказал далее: «Эверса, Костомарова, Юргевича, Антоновича никак нельзя причислять к дилетантам, а, по моему мнению, этот эпитет нельзя приложить и к Иловайскому, филологические доказательства которого действительно слабы, но который в области чисто исторических построений руководился строго научными методами», и открытия которого, «осветив по новому различные моменты древнейшей истории Руси, получили всеобщее признание и заставили даже наиболее упорных его противников внести в свои конструкции необходимые корректуры».

И занять столь принципиальную позицию Мошина заставили, во-первых, прекрасное знание им как историографии варяжского вопроса, так и самих работ антинорманистов, о которых большинство представителей противоположного лагеря судило лишь понаслышке, из поколения в поколение повторяя мнения признанных научных авторитетов, во-вторых, многие, по его же словам, краткие характеристики этого вопроса, попадающиеся «в учебниках и популярных трудах по русской истории», не только не дающие «действительной картины его развития, но часто страдающие значительными и вредными ошибками».

Ученый, говоря, что датский языковед В. Томсен «своим авторитетом канонизировал норманскую теорию в Западной Европе», вместе с тем подчеркнул, что он внес «в изучение вопроса мало такого, что не было бы ранее замечено в русской науке, в особенности в трудах Куника». Но, как констатировал сам же Мошин, Гедеонов, сильно пошатнув своей критикой «основания норманской теории», «похоронил «ультранорманизм» шлецеровского типа», пышно расцветший в первой половине XIX в., и «наиболее выразительными представителями» которого после Шлецера были Сабинин, Сенковский, Круг и Погодин[269]. Но духом и содержанием этого ультранорманизма были пропитаны первоначально все рассуждения Куника. И от которого он, как уже отмечалось, под воздействием Гедеонова открыто отказался в 1862 г., во многом признав несостоятельность своего сочинения «Призвание шведских родсов финнами и славянами», сыгравшего исключительно важную роль в упрочении норманизма в отечественной и зарубежной науке.

Остается привести мнения исследователей, прямо занимавшихся русскими древностями и варяго-русским вопросом, т. е. знающих его предметно и во всех деталях, а не оценивающих его далеко со стороны, непрофессионально и с заведомой предвзятостью. Эти мнения были высказаны ими в ходе дискуссии, которая развернулась в августе 1896 г. на X археологическом съезде после доклада К.И.Якубова на тему «К вопросу о происхождении имени Русь». Так, И.П.Филевич констатировал, «что двухсотлетний опыт русской науки указал бесплодность поисков Руси на севере, как и на юго-востоке», и что в этом случае «довольствоваться случайной связью названий, оставляя открытым вопрос этнографический; нельзя закрывать глаза на тесную связь названия Руси с известной частью русской территории, существовавшую, несомненно, с древнейших времен».

Д. И. Иловайский «справедливо заметил, что существование Руси Угорской - факт чисто этнографический - наносит прямой удар норманской теории». Не сомневаясь, что «норманская теория отжила свой век в русской науке», историк также совершенно справедливо заострил внимание на том принципиально важном обстоятельстве, объясняющем невероятную живучесть этой теории, что «большинство», придерживающееся ее и о котором говорит докладчик, есть большинство шведских, финских, норвежских, датских ученых». Иловайский, отмечая натянутость «объяснения слова «Русь» через финский язык», вместе с тем резонно заключил: «Мы и не должны иметь нужды растолковывать значение слова, которым называется народ: достаточно знать, что имя «Русь» было всегда связано с нашим народом и что наш народ никогда не называл себя иначе, как «Рось», а потом «Русь»; это название связано у нас и с названием рек, преимущественно в южной России. Не менее необъяснимы названия англов и Англии, франков и Франции. Задача историка не в растолковании значения таких названий, а в истории их: выяснении времени их появления, истории их распространения».

И.АХайновский также заострил внимание присутствующих на «названиях рек: Рось, Ростовица, Россата в Киевской губернии». Вступивший в дискуссию В.З. Завитневич напомнил «замечание Розенкампфа, что название финнами шведов «руотси» впервые засвидетельствовано в шведских законах XIII в.». Показательно, что византинист Ф.И.Успенский, будучи норманистом, не остался в стороне от этого очень важного разговора и, как им было сказано, «видел признак ослабления норманской теории в том, что она давно уже не может привести ни одного нового положения в свою защиту» и что мы «должны теперь на юге искать значения имени «Русь», а от севера должны уйти»[270].

К сожалению, такой научной остротой зрения и такой научной принципиальностью, которой отличался Ф. И. Успенский, могли похвастаться очень немногие деятели нашей науки, с гимназической скамьи, если вспомнить слова И.Е.Забелина, заучившие наизусть «истину» о норманской природе варягов и варяжской руси «как непогрешимый догмат». И даже не взвесив его на весах исторической критики, но только поверив на слово своим именитым предшественникам, да при этом еще очень стараясь соответствовать облику европейского ученого, а также пользуясь своим численным превосходством над оппонентами и официальным статусом норманской теории, смогли навязать этот догмат подавляющему большинству своих сограждан. Причем смогли навязать без больших усилий, т. к. элита нашего общества, в том числе интеллектуальная, в своей массе всегда демонстрировала удивительную готовность принять этот догмат за истину. Показательный тому пример: в 2007 году князь Ю. А. Оболенский, являясь потомком Рюрика в 33 колене, «был не на шутку встревожен, когда узнал (из данных анализа собственного ДНК. - В.Ф.), что его род по мужской линии восходит к некому славянскому предку. Князь ожидал другого: он - сторонник норманской теории - был уверен, что, как и полагается Рюриковичу, происходит от этого легендарного скандинава»[271].