Мэри Рено - Божественное пламя

- Ну? - спросил царь. - Не хочешь узнать, кто это?

- А как ты думаешь?

- Птолемей - не везет мне с сыновьями... Гарпал - хитрая жадная лиса, я мог бы перекупить его, если бы он того стоил... Неарх - пусть его критская родня на него порадуется... Эригий с Лаомедоном...

Филипп не спешил. И смотрел, как белеет лицо Александра. Пусть подождет, пусть помучается... Пора мальчишке понять раз и навсегда, кто здесь хозяин. Пусть подождет.

Как бы ни хотелось Филоту убрать и Гефестиона, - его он в свой список не включил. Не справедливость и не доброта, а какой-то неизлечимый страх удержал тогда его руку. Царь же, со своей стороны, никогда не считал, что Гефестион опасен сам по себе. Ясно, что для Александра он готов на всё, но с ним, пожалуй, стоит рискнуть. И Олимпии можно досадить этим единственным исключением, и другая польза от него, тоже немаловажно.

- Что касается Гефестиона, сына Аминтора, тут дело особое. - Он снова остановился, а что-то внутри него (то ли презрение, то ли тайная зависть) говорило: "В мире нет никого, к кому я бы мог испытывать нечто подобное". Ты же не станешь мне говорить, будто он не знал о твоих планах или отказывался участвовать в них?

- Он не хотел, это я его заставил, - тихо сказал Александр, с болью в голосе.

- Вот как?... Ну что ж... Так или иначе, я принимаю в расчёт, что на его месте он просто не мог не согласиться; и обвинять его нельзя. Ни за то, что согласился, ни за то что не выдал тебя. Поэтому его я от ссылки избавляю, пока. Если он и впредь будет давать тебе хорошие советы - ты его слушай; так будет лучше и для него, и для тебя. Но - перед свидетелем говорю, чтоб ты не вздумал потом спорить, - если ты еще хоть раз окажешься замешан в каком-нибудь заговоре - я буду считать его участником; и по знанию, и по согласию... Я обвиню его перед собранием македонцев и потребую его смерти. Помни.

- Я всё понял. Ты мог обойтись и без свидетеля.

- Прекрасно. Завтра, если друзья твои уберутся, я стражу сниму. А сегодня можешь подумать, как дальше жить. Давно пора.

Он отвернулся. Стражник за дверью взял на караул... Филот, выходя следом, хотел было оглянуться, чтобы показать Александру свою поддержку и возмущение, - но, в результате, так и не посмотрел на него.

Шло время. Александр - он снова был свободен - обнаружил, что людей вокруг него стало гораздо меньше. Быть в моде - это иногда слишком дорогое удовольствие, даже для молодых... Теперь вся мякина отлетела, осталось только полноценное зерно. Он заметил всех, кто остался ему верен, и помнил их до конца жизни.

Через несколько дней его вызвали в малый парадный зал. Сказали только, что царь его ждет.

Филипп сидел на троне. В зале был судейский чиновник, несколько писцов и кучка людей, пришедших с тяжбами и ждавших аудиенции. Не сказав ни слова, царь показал сыну сидение ниже трона и продолжал диктовать письмо.

Александр постоял момент, потом сел. Филипп окликнул стражу у дверей:

- Пусть введут!

Четверо охранников ввели Феттала, в кандалах. Двигался он неуклюже, волоча ноги, скованные железом. Запястья под браслетами кровоточили. Он был небрит и нечесан, но голову держал высоко; и поклонился царю не более почтительно, чем если бы был здесь гостем сейчас. Александру поклонился точно так же; и никакого упрека во вгляде.

- Ну вот ты и здесь, - угрюмо сказал царь. - Если бы ты был порядочным человеком, то приехал бы отчитаться о своей миссии, верно?... А был бы умным - убрался бы куда-нибудь подальше Коринфа, а?

Феттал чуть наклонил голову.

- Наверно ты прав, царь. Но у меня контракт в Коринфе, а я привык свои контракты выполнять.

- Жаль, устроители твои разочарованы будут, но выступать ты будешь в Пелле. Один. И это твоё последнее представление будет.

Александр встал. Все смотрели на него; теперь стало понятно, зачем его позвали.

- Да-да, - сказал царь. - Пусть Феттал на тебя поглядит. Это ты виноват в его смерти.

- Но он же человек искусства, человек Диониса!... - Голос Александра звенел. - Он же священен... Неприкосновенен!...

- Вот пусть бы и занимался своим искусством...

Филипп кивнул судейскому, тот начал что-то писать.

- Он фессалиец!... - напомнил Александр.

- Он уже двадцать лет афинский гражданин. И действовал как мой враг после подписания мира. Так что нет у него никаких прав, и он это прекрасно знает.

Феттал слегка качнул головой, глядя на Александра, но тот не сводил глаз с царя.

- Если воздать ему по заслугам, то завтра его повесят, - сказал царь. А если хочет помилования - придется просить у меня... И тебе тоже придется!

Александр стоял окаменев, дыхание перехватило. Все глаза были устремлены на него. Он сделал шаг к трону...

Феттал с лязгом выдвинул ногу вперед и встал в героическую, мужественную позу, которой так восхищалась публика. Теперь все смотрели только на него.

- Нет уж, позволь мне самому ответить за всё! Посол не должен превышать своих полномочий, а я в Карии был слишком навязчив... Что же касается до выступления в мою защиту, вместо сына твоего я призываю Софокла. Слушай.

Он вытянул вперед обе руки в классическом жесте, который очень кстати обнажил его раны. Вокруг раздался тихий потрясенный шопот. У Феттала было больше лавровых венков, чем у любого олимпийского победителя; его имя знали все греки, даже и те, кто никогда не видел театра... Он заговорил звучным голосом, который мог бы дойти и до двадцатитысячной аудитории, но теперь был приглушен соответственно помещению.

Строки он выбрал вполне подходящие, но они и не имели значения. Это была демонстрация. И смысл ее был вполне ясен: "Да, царь, я знаю, кто ты, но и ты знаешь, кто я. Не пора ли кончать эту комедию?"

Филипп сощурил черный глаз. Послание было понято. Он даже удивился, когда Александр, едва сдерживая волнение, подошел к актеру и встал рядом с ним.

- Конечно, государь, я попрошу помилования для Феттала. Как же иначе!... Он для меня жизнью рисковал - так неужто я для него каплю гордости своей пожалею?... Пожалуйста, прости его... Тем более, что я виноват, а не он. И ты, Феттал, прости меня пожалуйста!...

Жест Феттала - со скованными руками - был красноречивее любых слов. И хотя, конечно, никто аплодировать не стал - всем показалось, что они присутствуют при финальной сцене спектакля, идущей под гром аплодисментов.

Филипп кивнул Фетталу и сказал удовлетворенно:

- Ну ладно. Надеюсь, это тебя научило не прятаться за бога, когда безобразие затеваешь. На этот раз я тебя прощаю. Только не вздумай этим злоупотребить... Уведите его и снимите кандалы. Остальными делами я займусь позже.

Он вышел. Ему нужна была передышка, чтобы успокоиться; иначе ошибок можно понаделать. Ведь эти двое только что чуть было не выставили его в дурацком виде! Хорошо, у них не было времени спеться... А то так подыгрывали друг другу, что чуть не сорвали весь его спектакль...