Пирс Брендон - Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997

Это было и попыткой разделять и властвовать. В Совете, который состоял из двадцати восьми человек, выпускников оказалось меньше, чем вождей племен. Назиры были в белых тогах, муфтии — в пурпурных одеждах, шейхи — в красных и синих, расшитых золотом. Не были представлены ни Южный Судан, ни Египет, что еще больше усилило раскол в самом Конгрессе. Последователи сына Махди, рожденного после смерти отца, Абд аль-Рахмана аль-Махди, хотели «Судана для суданцев». Их оппоненты, которых возглавлял Исмаил аль-Ажари (в дальнейшем — первый премьер-министр Судана) ставили целью изгнание белых хозяев при помощи египтян. Они проводили кампанию за «единство долины Нила».

Эти лозунги были надписью на стене для британцев. Но если разделения, которым способствовала Суданская политическая служба, не могли продлить правление «синих» над «черными», то они помогли разжечь гражданскую войну в Судане после получения им независимости. Вывод аль-Ажари был резким. Чтобы поддержать свою тиранию, имперская держава, как сказал он, «просто оккупировала землю, распространяя ненависть и расколы между народами» [2155] Deng, Daly, «Bonds of Silk», 97. .

* * *

Этот вердикт услышали в других частях Африки, выкрашенных на карте в красный цвет. [Как правило, в СССР и России Британия окрашена в зеленый. — Прим. ред.] Казалось, что колонии поселенцев склонны последовать примеру буров. Один вождь племени кева жаловался: жители Южной Родезии не смотрят на чернокожих, как на людей, «они просто относятся к нам, как к собакам» [2156] R.J.Rotberg, «The Rise of Nationalism in Central Africa» (Cambridge, MA, 1966), 111. .

Джордж Падмор, марксист из Тринидада, в своем бесстрастном рассказе «Как Британия правит Африкой» (1936 г.), говорил, что ее колонии — это «место разведения фашистского менталитета, который сегодня выпущен на свободу в Европе» [2157] G.Padmore, «How Britain Rules Africa» (1936), 4. .

Но сделанное Британией в Африке было лучше, чем то, что сотворили другие европейские государства. В целом, ее ярмо было легко нести (после того, как оно оказывалось на месте). У Великобритании было недостаточно людей, ресурсов и воли, чтобы управлять своими тропическими зависимыми территориями силой, и метрополия правила через местных коллаборационистов, полагаясь на престиж белых. На самом деле, один колониальный судья, отмечая, как один единственный районный комиссар с полудюжиной аскари мог отвечать за 100 000 африканцев, говорил: «Все положение Британии покоится наблефе» [2158] I.Henderson, «The Origins of Nationalism in East and Central Africa: The Zambian Case», JAH, XI, 4 (1970), 598. .

В колониях поселенцев устанавливались ограничения по эксплуатации и принуждению чернокожих. Это делалось из-за бедности и малого количества белых, не говоря про вмешательство Лондона. Да, британцы выжимали что могли и где могли — например, по «медному поясу» Северной Родезии. Там между 1930 и 1940 гг. они собрали 2,4 миллиона фунтов стерлингов налогами, а выдали всего 136 000 фунтов стерлингов грантами на развитие. Так они лишали колониальное правительство фондов на строительство дорог, сельское хозяйство, жилищное строительство, социальные службы, которые оставались «очень отсталыми» [2159] A.Roberts, «A History of Zambia» (1976), 193. .

Развитие ограничивалось и в других сферах — особенно, в тяжелые времена. В период между войнами Западная Африка, хотя политически вполне прогрессивная, была экономически застойной. Правительство едва ли коснулось Басутоленда. На Ньясаленд тратились такие мизерные суммы, что рабочие эмигрировали в более расово враждебные Родезию и Южную Африку. Губернатор Танганьики говорил, что его территория «проложена нафталином» [2160] Porter, «Lion's Share», 282. . Губернатор Нигерии заявлял, что «большим преимуществом британского правления является то, что его так мало» [2161] J.Cary, «The Case for Africa and Other Writings on Africa» (Austin, TX, 1962), 17. .

Только в Южноафриканском Союзе европейское сообщество обладало достаточным количеством людей, богатства и независимости, чтобы навязывать репрессивную политику, основанную на цвете кожи. Оно заложило основы системы апартеида, ограничив проживание двух третей населения (чернокожих) на 13 процентах земли. Проводилась дискриминация африканцев на рабочих местах, их лишали права голоса, вводили другие расистские законы. Это привело к созданию Африканского национального конгресса, который утвердил западающий в память гимн «Нкоси сикелеле Африка!» («Боже, благослови Африку!») в 1925 г.

Однако по всему континенту другие подобные организации появлялись по мере роста сопротивления имперскому правлению и господству. Процесс оказался постепенным, прерывистым и ни в коем случае не предопределенным. Не было ничего неизбежного в продвижении к конечной цели — самоуправлению. Опека, которая в любом случае являлась скользкой концепцией, как предполагалось, должна превратиться с партнерство с местными жителями. Затем она приведет к их независимости. Однако, как сказал один поселенец-либерал, «те из нас, кто живет в Центральной Африке, очень хорошо знают, что партнерство между черными и белыми в лучшем случае — лицемерная надежда, а в худшем — изворотливый и неискренний миф, придуманный в политических целях» [2162] R.I.Rotberg, «Black Heart: Gore-Browne and the Politics of Multiracial Zambia» (Berkeley, CA, 1977), 300. .

Среди прочего племенные разделения предполагали, что африканские нации будут развиваться медленно. Смэтц считал, что европейцам потребуется целый век, чтобы обучить «народы, которые спали или загнивали с незапамятных времен» [2163] СНА, VII, 64. .

Многие британские чиновники с этим соглашались. Сэр Филипп Митчелл, который стал губернатором Уганды в 1935 г., считал, что африканцы образца 1890 г. на века отстали от британцев времен Юлия Цезаря. Их быстрое развитие и продвижение вперед невозможно, потому что на континенте ничего не было между Каменным веком и доктором Ливингстоном — «ни руин, ни гробниц, ни надписей» [2164] Mitchell, «Afterthoughts», 18. . (Митчелл не упоминал железные конструкции и считал, что каменные строения в Зимбабве — это колониальные сооружения).

В любом случае, африканцы, которые «испытывали родовые схватки рождения нации», часто хотели сотрудничать с колониальными правительствами. Национально-демократическая партия в Лагосе заявила губернатору, что хочет сохранить Нигерию «не только как неотъемлемую часть империи, но также и как яркий драгоценный камень в рамках имперской панорамы» [2165] M.Crowder, «West Africa under Colonial Rule» (1968), 460-61. .

Однако, как показывают примеры Кении и Судана, прилив враждебности к колонизации поднимался и в Африке. Под сомнением оставалась только скорость политических перемен, которые происходили в результате.

Везде появлялась местная элита. Ее сознание формировалось школьной доской, кафедрой проповедника и прессой. Уже в 1900 г. в колонии Золотой Берег имелось девятнадцать газет, а в Сьерра-Леоне — тридцать четыре. «Проклятый образованный африканец» испытывал раздражение от ограничения возможностей, доступных ему при белом правлении, злился на усиление расовых предрассудков и испытывал горечь оттого, что его колониальные хозяева рассматривали его в качестве «худшего зла, чем первобытный дикарь» [2166] Harris, «Darkest Africa», 107. .