Аполлон Коринфский - Народная Русь

О сиротах-малолетках молвятся в народной Руси свои особые слова-присловья. «Без отца — полсироты, а без матери — вся сирота!» — гласит окрыленное житейской правдой слово. «И пчелки без матки — пропащие детки!» — добавляет оно, продолжая: «При солнышке тепло, при матери — добро!», «Все живучи найдешь, а второй матери не сыщешь!» и т. д. Тяжелым-тяжело житье сиротское, — недаром сложилось такое сопоставление, как: «В сиротстве жить — день-деньской слезы лить!» Но исстари веков слыл сердобольным русский хлебороб: сироту пристроить — для него самое богоугодное дело. Потому-то и говорится на Руси, что — «За сиротою — сам Бог с кали-тою!», «Дал Господь сиротинке роток — даст и хлеба кусок!», «Для сиротинки — нет чужбинки!», «Идет сирота — распахни ворота!», «Не накормишь, не пригреешь сироту — свои детки сиротами жизнь проживут!», «Сиротскую обиду Бог отплатит сторицей!».

Приметы старых, перешедших поле жизни, людей сулят счастье каждому тому сыну, который уродился обликом «в матушку родимую»; та дочь счастлива, по их словам, которая похожа на отца. Тот ребенок выйдет-вырастет красивее, нося которого под сердцем, мать чаще смотрела на месяц, чем на солнце. Рождение ребенка окружается в крестьянском быту целым частоколом примет, но не меньше их приурочено ко «вторым родинам» — крестинам. Так, если воск с закатанными в него постриженными волосками ребенка потонет в купели, — это сулит очень мало добра для крещаемого: скорее всего — смерть. Чтобы легче жилось ребенку на свете — советуется ставить на окно чашку с водою, когда понесут его крестить. «По воду для крещения ходи без коромысла, — нето крестник горбатый будет (один горб только и наживет» — по иному разносказу)!» — Если священник даст крещаемому имя преподобного, это обещает ему счастливую жизнь; а если имя мученика, — и жизнь сойдет на одно сплошное мученье. Если новорожденного примет бабка-повитуха на отцовскую рубаху — отец крепко любить станет; если после этого положить ребенка на косматый бараний тулуп, — ожидает его богатство. Если крестильную рубашку первенца-ребенка надевать потом на всех других детей, — будет между ними всегда совет да любовь, а раздор к ним не подступится вовек. Чтобы мальчик был большого роста, одни опытные бабки поднимают его на крестильном столованье-пированье к потолку над головою, другие же — не менее опытные в таком деле — выплескивают для этого к потолку рюмку вина. Есть такие незадачливые люди, у кого дети хоть и родятся, да не живут («не жильцы на белом свете»). Чтобы избавиться от этого горя-злосчастья («На рать сена не накосишься, на смерть ребят не нарожаешься!», «Чем детей терять — лучше б не рожать!»), — надо, по словам приметливых кумовей, брать кумом первого встречного (даже и незнакомого, если согласится). Был еще способ избавиться от такой напасти: продеть новорожденного (до крестин) три раза в лошадиный хомут, — но в силу этого способа не верят теперь и самые доверчивые к старине люди. Если кто хочет, чтобы ребенок раньше принялся ходить — надо провести его за руки по голому полу во время пасхальной заутрени; чтобы сон младенца был спокойнее — не нужно только ничего вешать на колыбельный очеп; чтобы «не обменил ребенка нечистый» (бывает, говорят, и такая беда!), советуется класть ему в головы «веник с первой бани», которым выпарят родильницу. Никому не позволяют знающие-помнящие приметы родители хвалить ребенка в глаза, — «Не дай Бог на недобрый глаз натолкнуться!» — говорят они: «Как раз сглазит, несчастным на весь век не сделает, так на болесть лихую наведет!» Чтобы не вырос ребенок «левшой», советуют не класть его спать на левый бок; чтобы отвести от него всякие «призоры», моют его в первой бане водой, забеленною молоком. Мало ли и других примет ходит по народной Руси о детях и детстве! Есть даже (в Пудожском уезде Олонецкой губернии) и такая, что — если станут позволять ребенку «лизать рогатку», — то ему никогда грамоте не выучиться. Не может быть и сомнения в том, что это — поверье недавних дней, когда в народе пробудилось уже сознание той истины, что: «Грамота — второй язык!», «Ученье — свет, неученье — тьма».

Старинным грамотеям был наособицу памятен свят-Наумов день (1-е декабря), когда просили-молили по всей Руси пророка Наума «наставить на ум» малых ребят. К этому дню, починавшему «на-умленье» — ученье, приурочивались особые обычаи, еще совсем недавно соблюдавшиеся по захолустным уголкам родины богатырей — пахарей. О них своевременно уже велась речь в одном из предыдущих очерков.

Взгляд народа-хлебороба на книгу-грамоту не мог не отразиться в могучих волнах его словесного моря. «Не куст, а с листочками; не рубашка, а сшита; не человек, а рассказывает!» — говорит народ-краснослов о книге. «Один заварил, другой налил; сколько ни хлебай, а на любую артель еще станет!» — подговаривается псковская загадка о том же источнике неисчерпаемого света. В казанском Поволжье загадывается о книге на иной лад: «Под крыльцом, крыльцом яристом, кубаристом, лежит каток некатанный; кто покатат, тот и отгадат!» У рязанцев-зарайцев с Ярославами-пошехонцами сложился свой особый сказ про перо (гусиное): «Носила меня мать, уронила меня мать, подняли меня люди, понесли в торг торговать, отрезали мне голову, стал я пить и ясно говорить!» «Голову срезали, сердце вынули, дают пить, велят говорить!» — ведут более короткую речь о том же гусином пере новгородские краснословы. «Мал малышок, а мудрые пути кажет!» — отзывается начинающий приохочиваться к грамоте деревенский люд — о карандаше. Исписанная бумага представляется народному слову «беленькой землею с черненькими пташками». Загадки о ней гласят следующее: «Белое поле, черное семя, кто его сеет — тот и разумеет!», или: «Семя плоско, поле гладко, кто умеет — тот и сеет; семя не всходит, а плод приносит!» О письме (посылаемом) обмолвилась народная Русь в таковых словах: «Без рук, без ног, а везде бываю!», «В Москве рубят, к нам щепки летят!», «За морем дуб горит, оттуда искорья!» и т. п. «Расстилается по двору белое сукно; конь его топчет, один ходит, другой водит, черные птицы на него садятся!» — загадывается о бумаге, пальцах, писце и буквах. «Ни небо, ни земля, видением была, трое по ней ходят, одного водят, ра соглядают, один повелевает!» — ведется загадочная речь о бумаге, буквах, глазах, пальцах и уме-разуме. У западнославянских и соседних с ними — не славянского корня — народов в стародавние времена существовали предания о том, что дети до своего рождения на свет живут в безвестных пространствах небесных миров, откуда и прилетают в урочный-предопределенный срок на землю — в виде белых бабочек-мотыльков, чтобы вселиться а новорожденного. У сопредельных со славянами немцев еще и теперь в шутку уверяют детей, что их принес на землю аист, доставший из колодца, где они жили в подводном царстве, гуляли в цветущих лугах, питаясь медом из цветочных чашечек. Точно такое же сказанье стародавних дней еще недавно повторялось у чехов, относившихся к нему с полным доверием. В этом чувствуется несомненная связь с преданиями об олицетворявших нерожденные души эльфах, мудрых-прекрасных малютках, населявших в средневековую пору недра гор и невидимкою выходивших оттуда в час рождения человека. В Германии до сих пор показывают такие места, где, по преданию, жили-веселились эльфы, добрые соседи злых карликов и гномов. Обиталищем тех и других были, кроме горных провалов-ущелий и пещер, лесные овраги, дупла вековых дубов и тому подобные укромные уголки природы, чудесным образом объединявшей в себе простоту с таинственностью. Богемские сказки, имеющие немало общего с немецкими, переносят местопребывание младенческих душ, не видевших жизни, на острова небесного моря-океана, омывающего вселенную. Эти острова (олицетворение светлых облаков, плавающих по воздушной лазури) представляются воображению сказочников сплошь покрытыми розами, не отцветая — благоухающими. Дети-эльфы резвились-играли на них вместе с крохотными птичками и бабочками, сами мало чем отличаясь — как от тех, так и от других. Здесь, в этой чудесной стране, никогда не бывает зимы и вечно царит лучезарный день, озаряемый незакатывающимся солнцем; и в то же самое время островам эльфов незнакомо ни малейшее дуновение смерти. Уводит Дева Судьба на землю одних легкокрылых обитателей их, а оттуда уже спешат-возвращаются «домой» другие, успевшие по дороге позабыть обо всем земном с его печалями-тревогами, с его похожими на горе радостями, с его мучительным блаженством, — возвращаются такими же чистыми, беззаботными и жизнерадостными, какими были прежде.