Василий Сидихменов - Китай: страницы прошлого

Император мог передать престол сыну и при жизни, если чувствовал физическую слабость. Так, 9 февраля 1796 г. император Цяньлун после 60 лет царствования отрекся от престола в пользу своего пятнадцатого сына, девиз правления которого получил название Цзяцин. Отречение императора и вступление на престол нового правителя обставлялись торжественными церемониями. Главным моментом в них была передача отцом сыну печати — символа императорской власти.

Женщина формально не имела права занять престол, но могла быть регентом при императоре. Императрица-регент Цыси фактически царствовала в Китае 48 лет — с 1861 по 1908 г.

Вступление на престол императора знаменовалось «всемилостивым манифестом», в котором новый Сын неба повелевал принести жертвоприношения на кладбищах, где покоились монархи, его предшественники, и на родине Конфуция. Провинциальным властям предписывалось заняться ремонтом храмов, построенных в честь духов гор и рек. Награждались лица, отличившиеся особой сыновней почтительностью, а также вдовцы, не женившиеся после смерти жены, и вдовы, сохранившие верность памяти мужей. Новый император клялся почитать своего предшественника и поклоняться его духу.

Первый маньчжурский император, царствовавший под девизом Шуньчжи, вступив в ноябре 1644 г. на трон (после захвата Пекина маньчжурской армией), обнародовал манифест такого содержания:

«Я, Сын неба царствующей династии Да Цин и ее подданный, почтительно осмелюсь обратиться к Всемогущему небу и Державной земле. И хотя мир обширен, верховное божество Шанди беспристрастно обозревает все и всех. Мой царствовавший дед, получив всемилостивейший указ неба, основал царство на Востоке, которое стало сильным и прочным. Мой царствовавший отец, унаследовав царство, расширил его границы. И я, слуга неба, ничтожный в своих способностях, стал наследником оставленного ими владения. Когда династия Мин закончила свое существование, предатели и насильники, подстрекая толпу, вовлекли народ в бедственное положение. Китай остался без правителя. На меня выпала обязанность почтительно принять ответственность и стать достойным продолжателем дела моих предков…

Я, получив одобрение неба и в соответствии с его волей, объявляю небу, что взошел на трон Империи, избрал для нее название Да Цин, а девиз моего правления назвал Шуньчжи. Я почтительно прошу небо и землю защитить Империю и помочь ей, чтобы бедствия и смуты скорее прошли и на земле воцарился бы всеобщий мир. Во имя этого я нижайше умоляю принять жертвы».

Символом власти императора был дракон (лун). На государственном гербе маньчжурских правителей был изображен дракон с четырьмя лапами и пятью когтями на каждой.

Люди верили во всемогущество дракона, и этим суеверием пользовались правители Китая. Стремясь вселить в подданных трепет и суеверный страх, они стали приписывать себе качества этого мифического чудовища. Об императоре говорили так: его лицо — лицо дракона, его глаза — глаза дракона, его руки — руки дракона, его халат — халат дракона, его дети — потомство дракона, его трон — сиденье дракона. На одежде, утвари, мебели, которыми пользовался император, — всюду можно было увидеть изображение дракона. Почему дракон служил символом императорского достоинства? Потому что проводилась аналогия между драконом, поднимающимся с земли до небес, и государем, Сыном неба, стоящим выше всех людей.

Непременным атрибутом законодательной и исполнительной власти императора и его чиновников считалась государственная печать. На круглой или квадратной императорской печати старинным почерком были вырезаны изречения такого рода: «Вечная жизнь, процветание и мир», «Воцарение — дар неба, сопровождающийся долголетием и вечным благоденствием». Печать императора изготовлялась из нефрита, печати его сыновей — из золота, высших чиновников — из серебра. «Фирменный» цвет императорской власти не всегда был одним и тем же: во времена династии Сун (960–1127) таким цветом был коричневый, при династии Мин — зеленый, при Цин — желтый.

Никто, кроме императора и членов его семьи, не имел права носить одежду желтого цвета. Почти все предметы, которыми пользовался император и которые окружали его, также были желтого цвета, в том числе и черепица на стенах и крышах императорских дворцов.

Последний маньчжурский император, Пу И, в своих мемуарах так пишет об этой традиции: «Каждый раз при воспоминании о детстве перед моими глазами всплывает сплошной желтый туман: глазурованная черепица на крыше — желтая, паланкин — желтый, подстилки на стульях — желтые, подкладки на одежде и шапке, кушак, фарфоровая посуда, ватные чехлы для кастрюль, обертки для них, занавески, стекла — все желтого цвета. Этот существующий на правах личной собственности так называемый „блестящий желтый“ цвет с детства заронил в мою душу чувство собственной исключительности; я считал себя необыкновенным и непохожим на остальных людей».

Императора окружали многочисленные гражданские и военные чиновники. Их одежда, украшения и знаки различия определялись строгими правилами служебной иерархии и этикета. Обычным одеянием для всех, кто «стоял над народом», был шелковый халат с длинными рукавами. Халат императора отличался от всех прочих не только цветом (желтым), но и эмблемой. На нем были вышиты четыре золотых дракона: два — на плечах, по одному — на груди и на спине. Лапы драконов на халате императора имели пять когтей, на халатах чиновников — по четыре когтя. Император носил бусы из жемчуга и маленькую круглую шапочку, украшенную тремя золотыми драконами, расположенными друг над другом. На каждом драконе было по три жемчужины одинакового размера и еще по одной более крупной.

При императорском дворе существовал институт цензоров. Их называли эрму гуань («чиновники с глазами и ушами») или ямь гуань («чиновники слова»): они наблюдали за исполнением всеми правительственными учреждениями и официальными лицами своих обязанностей, за деятельностью государственных служащих и их поведением в частной жизни.

Цензоры имели право порицать поведение членов императорского дома и даже самого императора. Для морального воздействия на правителя они широко использовали конфуцианское учение о карающей роли Неба.

Однако это не означало, что император был ответствен перед цензорами: критика с их стороны сводилась к моральной оценке. Если же цензор решался преподать сыну неба советы или выступить перед ним с каким-то пожеланием, он действовал при этом на свой страх, рискуя быть изгнанным или даже казненным. Не случайно широкое распространение среди цензоров получила такая поговорка: «Быть возле императора — все равно что спать с тигром».