Кристофер Марсден - Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга

Таким образом — по крайней мере, в области развлечений — Анна Иоанновна продолжала старые традиции кремлевских царей и Петра I. Но эта традиция была усилена и приобрела больший размах, и, кроме того, рядом с ней уже поддерживались новые, более подобающие женщинам развлечения, заимствованные у Запада: роскошно обставленные дворцы, балы, театр и азартные игры — все это было неизвестно при Екатерине I и Петре II. Этот элемент Анна Иоанновна впервые ввела в Митаве [18] Митава — современная Елгава. (Примеч. пер.) , где, насколько позволяли ограниченные возможности ее маленького королевства, она пыталась подражать немецкому двору тех лет, который тогда сам рабски копировал Версаль.

Старая Московия при Анне Иоанновне стремительно гасла. Дворцы Анны Иоанновны все еще заполняло множество странных персонажей — карликов, уродцев, увечных, шутов всех мастей, мужчин и женщин, калмыков, эскимосов и негров — все они были при дворе на разных правах (хотя за плохое обращение или рукоприкладство компенсация никому не полагалась). Что касается Елизаветы, то шутов она избегала. Как пережиток, при ней был человек, который должен был ее развлекать, некто Аксаков, «вроде шута, — говорила Екатерина, — но не очень смешной». Эта традиция умерла вместе с Анной Иоанновной.

Но при ее дворе были и другие обитатели. У нее была страсть собирать животных всех видов, и особенно птиц. Эта страсть диктовалась не любовью к животным, а, скорее, желанием собрать как можно большую коллекцию. В то время как на улицах города восторженная публика разглядывала персидского слона, во дворец императрицы доставляли груз, в котором было двести коноплянок, сто соловьев, пятьдесят зябликов, пятьдесят зеленушек, пятьдесят снегирей, пятьдесят овсянок обыкновенных, пятьдесят садовых овсянок, пятьдесят канареек. К попугаям, которых было немного, относились особенно бережно. Немец но имени Варленд отвечал за уход за всеми птицами. Почти в каждой комнате дворца можно было найти птичьи клетки.

В одном из зимних садов имелась большая вольера, где птицы летали свободно и где императрица могла охотиться на них с ружьем или с луком и стрелами. Императрица очень любила такую охоту. В разных уголках дворца размещались готовые для использования заряженные ружья, так что императрица и ее придворные дамы могли стрелять из окон в пролетающих мимо птиц, что наполняло комнаты дымом и шумом.

Императрица любила и настоящую охоту, и поездки на лошадях. В ее псарне было около сорока охотничьих собак. Под страхом ужасного наказания всем частным лицам запрещалось охотиться ближе двенадцати миль от границ города. Для придворной охоты со всей России присылали медведей, волков, кабанов и лис. Для загона из Москвы в Санкт-Петербург отправили шестьсот живых зайцев. Список дичи, убитой императрицей своею собственной рукой, включает девять оленей-самцов, шестнадцать косуль, четыре кабана, одного волка, триста семьдесят четыре зайца, шестьдесят восемь диких уток и шестнадцать экземпляров различной морской дичи. Зная ее любовь к этому виду спорта, придворные при поездках за границу приобретали подарки для пополнения дворцовой псарни: князь Кантемир однажды приобрел тридцать четыре пары бассетов в Париже за 275 фунтов стерлингов, в то время как князь Щербатов, старомодный дворянин, с неодобрением относившийся к роскоши, купил для нее в Лондоне шестьдесят три пары спортивных собак, гончих и терьеров.

Англичане, не имевшие недостатка в охотничьих собаках, быстро обнаружили, что в Петербург свезено немало ценных вещей. Но действовали не так открыто, как щедрые русские князья. Клодиус Рондо в октябре 1737 года получил вместе с обычным посланием из Форин Офис зловещее замечание: «Прилагаю к сему экземпляр документа, который мне вручил лорд Хей, серьезно желая приобрести нижеперечисленные семена. Поскольку получение их, или, по крайней мере, части из них, похоже, является секретом, я зашифровал их:

Семена из Московии:

московитская капуста, должна посылаться каждые два года;

шишки или плоды сибирского кедра;

семена настоящего ревеня. Здесь полагают, что он растет на севере Китая; кто-нибудь должен отправиться в Китай и приобрести некоторое количество, но в большом секрете».

Должно быть, здесь упоминается Джон Хей, увлекавшийся сельским хозяйством четвертый маркиз Туиддейл, который весьма преуспел в выращивании растений в своих владениях в Истере. Он и его друзья, похоже, были правы относительно места, где рос ревень, — его до сих нор выращивают в северных провинциях Китая. Однако вряд ли Джон Хей получил семена, поскольку ревень начали выращивать в Англии для медицинских целей только в 1777 году.

Но мы отвлеклись от Анны Иоанновны и ее пестрого двора — наполовину западного, наполовину восточного. Элегантный фасад постоянно безобразили видимые противоречия. Впечатление от богатого наряда портил надетый не по размеру парик; красивую фигуру уродовал неумелый портной, блестяще одетый дворянин мог появиться из жалкого старого экипажа с похожими на ворон лошадьми. Хороший товар соседствовал с подделками, изысканно одетые дамы с неряшливо одетыми, дорогостоящие тарелки с дешевыми и глиняной посудой.

Хотя в Европе XVIII века ни одна страна не была свободна от вшей, иностранные путешественники находили Россию особенно обильной в этом отношении. Когда дамы наносили визит, они всегда оставляли свою меховую одежду — из синей или черной лисы, горностая или соболя — у лакеев, которые, ожидая госпожу, нередко ложились вздремнуть на ее одежде. Когда дамы снова облачались в свои ценные меха, то они обнаруживали их полными жизни. Нередко случалось, что прелестная дама во время партии в вист доставала из богатой золотой табакерки с нюхательным табаком щепотку табаку, после чего, энергично почесав голову, грациозно извлекала из волос маленькое насекомое, клала его на эмалированную крышку табакерки и раздавливала ногтем. Еще чаще можно было видеть офицеров или других людей высокого положения и в богатых нарядах, которые доставали из волос вшей и бросали их на пол, даже не прекращая разговора.

Анну Иоанновну не любили — и даже не испытывали к ней симпатии, — но эта строгая императрица была справедлива и определенно представляла собой лучший пример поведения в повседневной жизни, чем привлекательная, но легкомысленная Елизавета. Анна Иоанновна всегда поднималась утром где-то между семью и восемью часами утра, пила кофе, после чего час или около того изучала новые, прибывшие из Парижа вещи или ювелирные украшения. В девять она вместе с секретарями и министрами приступала к делу. Позднее императрица часто направлялась в огромную школу верховой езды Бирона, где у нее было несколько собственных комнат. Здесь она упражнялась в езде верхом, затем немного стреляла из лука, а также давала аудиенции. В середине дня Анна Иоанновна возвращалась обратно во дворец и тихо обедала вместе с Бироном в своей домашней одежде, обычно яркого цвета: длинное, довольно восточное по виду платье синего или зеленого цвета, с красным платком вокруг головы, повязанным так, как это делают простые русские женщины.