Кристофер Марсден - Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга

Надо заметить, что публика — платила она деньги или нет — вела себя, по воспоминаниям, весьма грубо. Во время представления можно было услышать и громкие разговоры, и треск раскалываемых орехов. Многих гораздо больше занимали наряды актеров и их фигуры, чем действие пьесы. Этот театр, посвященный русским комедии и трагедии, размещался во дворце Головина на Васильевском острове, рядом с Кадетским корпусом (бывшим дворцом Меншикова). Помимо пьес самого Сумарокова, здесь ставились переводы с французского: «Амфитрион», «Жорж Данден», «Ученые женщины», «Мещанин во дворянстве», «Тартюф», «Урок женам» [26] Комедии Мольера. (Примеч. пер.) и бессчетное число других, переведенных Волковым и Мартовым, молодым лейтенантом артиллерии. Во исполнение указа от 30 августа 1756 года в 1757 году был открыт театр Головина. Из журнала двора следует, что к 1760 году в репертуаре этого театра было уже более шестидесяти пьес.

Кадеты, иногда вместе со своими офицерами, продолжали давать представления во дворце на протяжении всего срока правления Елизаветы. Она тщательно вникала во все детали. Обыкновенно она заказывала дорогие костюмы для молодых артистов за свой счет, одалживала свои ювелирные украшения для игры на сцене и иногда даже поправляла одежду актеров собственными руками.

Помимо Сумарокова и другие писатели пытались писать трагедии: М.В. Ломоносов (1711 — 1765), соперник Сумарокова, написал трагедию «Тамара и Селим» (1750), чей сюжет развертывался в Крыму в XIV столетии. В.К. Тредиаковский (который ранее перевел на русский язык «Силу любви и ненависти» Боначчи) написал «Дейдамию» в 1313 стихах двойным гекзаметром, но она не имела особого успеха. Тредиаковский родился в 1703 году и умер в 1769-м. Ломоносов, один из самых необычных персонажей в русской литературе, также сочинил драматургическую идиллию в прославление Кирилла Разумовского по случаю избрания последнего гетманом Украины. Муза эпической поэзии, нимфа Днепра и пастух были изображены беседующими друг с другом и возносящими хвалы новому гетману, который прославлялся под именем Полидора.

Когда кадеты исполнили в 1750 году перед императрицей трагедию Сумарокова «Хорив», пьесу из легендарной истории Киева, роль главного героя исполнил молодой человек восемнадцати-девятнадцати лет, которого звали Никита Афанасьевич Бекетов. По воспоминаниям, он очень экстравагантно одевался — у него были бриллиантовые пряжки, кольца, часы, тонкое кружево и другие дорогостоящие украшения. Этот Бекетов, которому было уготовлено судьбой стать одним из последних — и последним из достойных — любовников, позднее продвигался великим канцлером Бестужевым, чтобы противодействовать влиянию бывшего тогда фаворитом Ивана Шувалова — человека культурного и щедрого, но весьма амбициозного. Другим кадетом, который также блистал в этой пьесе, был Петр Иванович Мелиссино, сын осевшего в России венецианского доктора. При Екатерине и Павле I он станет известным генералом.

Сумароков также стал и либреттистом одной из последних опер Арайи, «Цефал и Прокрис», основанной на истории, взятой из «Метаморфоз» Овидия. Эта опера заметна тем, что ее исполняли исключительно молодые уроженцы России. Среди них была Елизавета, самая младшая дочь Тимофея Белоградского — украинца, который был любимым игроком на лютне как у Анны Иоанновны, так и у Елизаветы. Он сочинил первые русские песни для голоса и лютни, а Сумароков написал к ним слова. Его дочь не только была хорошей певицей, но еще и могла аккомпанировать себе на клавишных инструментах. Декорации для «Цефала и Прокриса» создал Джузеппе Валериани, поскольку он занимал пост «дворцового профессора перспективы и театрального инженера». Текст на французском языке был напечатан в Санкт-Петербурге в 1755 году. Опера имела триумфальный успех, и Елизавета, хлопая в ладоши, наградила Арайю подарком — шубой из соболей ценой в пятьсот серебряных рублей. Певцы, каждому из которых было не больше пятнадцати лет, получили материю на новую одежду.

Последней оперой Арайи стала «Покинутая Дидона» на либретто Метастазио. Опера была представлена публике в Санкт-Петербурге в 1758 году, а в Москве на следующий год. Текст был опубликован в России не один раз, как на итальянском, так и на французском. Это либретто стало одним из наиболее популярных либретто XVIII столетия: более тридцати композиторов — включая Галуппи и Скарлатти — перекладывали «Покинутую Дидону» Метастазио на музыку в период примерно с 1725 года до конца столетия — и эти оперы ставились на сцене.

В 1759 году Арайя завершил свою службу императрице и вернулся в Италию, заработав довольно большое состояние. Он обосновался в Болонье и приготовился уйти от дел, однако в 1761 году его снова попросили приехать в Россию, чтобы поставить оперу. Арайя прибыл в Россию, но после убийства Петра III немедленно вернулся в Италию. Здесь он писал мало — ораторию «Рождество Иисуса», сочиненную для молельни в Болонье, и лирическую драму «La Cimotea». Скончался он примерно в 1770 году.

Возвращаясь ко времени правления Анны Иоанновны и первому появлению Арайи в Санкт-Петербурге, мы обнаруживаем, что интерес к балету — как и к опере — резко увеличился. Учителем танцев в столице — для ассамблей и прочих обстоятельств — в период окончания царствования Петра Великого и начала правления Анны Иоанновны был некто Самуэль Шмидт или Смит, который был принят в Академию в октябре 1727 года с жалованьем в двести рублей. Он сочетал обязанности учителя танцев с обучением фехтованию. Похоже, Шмидт никогда не имел необходимых условий работы и четко определенного статуса; много раз он становился объектом разного рода оскорблений, и к нему явно относились «как к кому-то стоящему ниже, чем простолюдин». В 1727 году в столице появился балет, когда начала давать представления приезжая труппа в так называемом Народном театре у Зеленого моста (позднее названного Полицейским мостом) Невского проспекта, близ того места, где Растрелли возвел дворец Строганова. В начале тридцатых здесь можно было видеть такие балеты, как «Орфей в Аду» и «Гибель Вавилона». Балет «Гибель Вавилона», ставший последним балетом Народного театра, как, к несчастью, оказалось, имел пророческое название, поскольку театр рухнул из-за подмывания фундамента водами Мойки, на берегу которой он стоял. Последующие представления проводились в перестроенном здании школы верховой езды около места, где позднее будет воздвигнут Казанский собор. Места были бесплатными; требовалось только занимать их в соответствии с рангом — однако, как и в случае с оперой, балет был доступен практически только одним дворянам. До самого конца правления Елизаветы не было ни одного представления для простолюдинов. К примеру, на оперу — которая поначалу давалась в деревянной пристройке, а позднее в Зимнем дворце — тоже можно было поначалу пройти бесплатно, но присутствовать могли только дворяне. Представления делились на три категории. На первую, высшую, приглашалась аристократия, дипломатический корпус и особо выдающиеся иностранцы. Джентльмены должны были являться в полной парадной форме, дамы — в лучших одеждах и с бриллиантами. Утверждают, что Елизавета безжалостно требовала плату в пятьдесят рублей от всех приглашенных, но по разным причинам от приглашения никто не отказывался. Представления второй категории давались для среднего класса, с меньшим размахом и великолепием, оперы третьей категории предназначались лишь для императорской фамилии и нескольких приближенных.