О Рогова - Богдан Хмельницкий

- Польские войска? - усмехнулся Выговский. - Пан воевода, видимо, не знает самых свежих новостей. Могу его уверить, что польских войск больше не существует, они наголову разбиты Хмельницким.

Кисель с изумлением слушал его.

- Пан Иван, надеюсь, не шутит? - серьезно проговорил он.

- Нисколько, пан воевода! Я сам участвовал в сражении при Желтых водах, был взят в плен с другими панами и присутствовал при смерти молодого Потоцкого.

- Боже мой! Боже мой! - воскликнул Кисель, набожно крестясь. - За что ты прогневался на бедную Украину? И пан Иван так спокойно говорит обо всем этом? - обратился он к Выговскому.

- Я православный, как и пан Кисель, - отвечал Выговский.

Кисель пожал плечами.

- Однако, пан, наверное, сказал в шутку, что служит пану Хмельницкому?

- Нет, я говорю это серьезно. Я имею намерение сделаться писарем при пане Богдане.

- Ах, пан Иван, пан Иван! - укоризненно проговорил Кисель. - Попасть пану с ним вместе на виселицу!

- Не думаю, пан воевода, - с лукавой усмешкой проговорил Выговский. Напротив, я уверен, что Хмельницкий подымется очень высоко. Во имя старой дружбы советую и пану воеводе переменит мнение о пане Богдане. Он, по-видимому, доброжелатель пана Киселя, а теперь не следует пренебрегать его расположением.

Кисель угрюмо молчал.

- Собственно говоря, я к пану Киселю по делу, - меняя тон, проговорил Выговский и недоверчиво посмотрел на священника.

- Если это дело касается пана Хмельницкого, - с иронией отвечал Кисель, - то пан будущий писарь смело может его изложить в присутствии отца Василия: он тоже один из почитателей этого казака.

- Пан Хмельницкий послал меня в Чигирин с некоторыми поручениями, при чем велел заехать и к пану воеводе. Ему известно, что пан в хороших отношениях с московскими соседями, поэтому он просит пана обратиться к знакомым воеводам и расположить их к казацкому дело.

- Вот чего захотел пан Хмельницкий, - проговорил Кисель. - Он желает союза с Москвой? А если московские люди не захотят иметь с ним дело и дадут помощь панам?

- Пан Богдан надеется на влияние пана воеводы, - отвечал Выговский.

Кисель задумался; казалось он что-то соображал.

- И пан Иван говорит, что у Богдана много войска? - спросил он.

- У него несметное войско! - подтвердил Выговский. - Известный татарский богатырь Тугай-бей заключил с ним вечный союз, да и хана Крымского с минуты на минуту ожидают с его ордой.

- Не говорил ли я отцу Василию?!.. - воскликнул Кисель, обращаясь к священнику. - Я подумаю, пан Выговский, - ответил он посланному, - и тогда пришлю ответ пану Богдану. Это дело слишком серьезно, чтобы решить его поспешно. Оно тем более серьезно для меня, так как я сразу могу встать в дурные отношения с благородным шляхетством, а как православному, мне уже и без того не оказывают большого доверия.

Пан Выговский стал откланиваться.

- Желаю пану всего хорошего на его новом поприще, - с некоторым оттенком иронии сказал Кисель, провожая гостя.

В тот же вечер пан воевода написал два письма: одно к воеводе Севскому, другое в Москву, к одному из бояр. Воеводу он просил подать помощь против мятежного казака, не допустить его при содействии татар разгромить Украину и Польшу, а также просил передать об этом воеводе Хотмышскому. В Москву он сообщил узнанные им новости и благодарил московских бояр за готовность подать помощь против мятежника. Затем он велел просить к себе монаха Петрония Ляшко и имел с ним долгое совещание. Он сообщил ему все новости, услышанные от Выговского, и прибавил:

- Как ты полагаешь, Петроний, что мне теперь делать?

- Полагаю, не следует показывать и вида, что пан воевода не одобряет действий Хмельницкого. Надо отвести ему глаза, постараться подействовать на него своим красноречием, упирая особенно на то, что и пан воевода также предан православной вере, умолять его послать депутацию на сейм и обещать ему свое содействие для примирения с панами...

- Я и сам так думал, - отвечал пан воевода, - и, конечно, мог бы как-нибудь примирить Хмельницкого с сеймом... Я знаю, что этот казак не прочь дружить с панами, но меня смущает одно: дружба его с татарами... Разве убедить его отослать орду, по крайней мере, на время переговоров?

- О, пан воевода, конечно, сумеет ему написать самое убедительное послание! - не без лести проговорил поверенный пана.

- А ты, отец Петроний, будешь моим посланным, только, смотри, не проговорись о чем-нибудь, чего ему знать не следует... Пусть он вполне доверяет нам и надеется на нашу дружбу.

На следующее утро Петроний Ляшко собрался в путь и распростился со своими домашними.

- Отец Петроний, - застенчиво проговорила Катря, - провожая его за ворота, где ожидал его конь. - Когда ты будешь в казацком таборе, отыщи там запорожца Ивашка Довгуна, передай ему от меня поклон и скажи, что я здорова и что мне здесь очень хорошо живется.

- А письмеца не будет? - лукаво спросил отец Петроний.

- Ивашко не умеет читать! - закрасневшись, отвечала панна, - а я не хочу, чтобы мое письмо читал кто-нибудь другой.

- Эх, пана Катря, - проговорил Петроний шутя, - какого ты жениха-то выбрала, и читать не умеет. Сама ты такая умница, тебе бы пана образованного...

- Ну, много ли и панов-то образованных? - вспылила девушка. - Вовсе мне не нравятся такие латинисты, как пан Остророг: все и сидит за своей библией.

- Что делать, о вкусах не спорят, - отвечал Петроний, - усаживаясь в седло, - словесно передадим твое поручение славному пану казаку, прибавил он и, поклонившись девушке, двинулся в путь.

Кисель также стал собираться в дорогу; к девятому июня ему надо было поспеть на сейм в Варшаву. В это время разнеслась весть, что король Владислав умер. Ехать в то время было далеко не безопасно, так как повсюду уже вспыхнуло восстание, а потому Кисель должен был взять с собой порядочный отряд для охраны. Его сопровождал значительный обоз с провизией, так как ходили слухи, что хлопы прячут съестное и ни за какие деньги не хотят ничего продавать панам. Наконец, сборы были окончены, Кисель уехал, а пани воеводша с панной Катрей остались одни хозяйничать в имении.

Прошли июнь и июль. Восстание росло. Обе женщины с ужасом слышали, что по соседству то то, то другое имение выжжено и разорено. Как-то вечером они сидели и чистили ягоды, как вдруг к ним вбежала одна из крестьянок, работавших в поле, и в ужасе, задыхаясь, едва могла проговорить:

- Гайдамаки близко!

Пани воеводша и Катря вскочили с места; женщины работавшие вместе с ними, заметались, завыли, мужчины схватились за оружие; но ни хозяйка имения, ни молодая девушка не были уверены в намерениях хлопов защищать господ; им невольно пришли на мысль все рассказы о происходивших по соседству неистовствах: как прислуга резала своих господ или выдавала их в руки казаков. В отчаянии они скрылись в самую дальнюю комнату и не знали, что им предпринять.