М Ройзман - Все, что помню о Есенине

Не надо забывать, что в те годы не было ни издательств художественной литературы, ни Литфонда, ни касс взаимопомощи литературных организаций, ни столовой для литераторов.

В 1920 году тяжело было созывать членов правления:

некоторые жили далеко, им трудно было добираться до "Стойла"; у других не работал телефон; третьи уезжали куда-нибудь в хлебные места или болели. А тут еще неожиданно свалились на меня хлопоты.

Я пришел днем в "Стойло", Есенин сидел за столиком и обедал. Возле столика стоял пустой стул, тарелка с {39} остатками пищи и лежала шляпа. Я стал говорить с Сергеем о дальнейших планах "Ассоциации", но в это время появился взволнованный Мариенгоф:

- Сережа! Птичка говорит, что Мосфинотдел отчет но принял, и денег нет! Сует мне бухгалтерские книги, а я в них ни черта не понимаю!

Есенин поглядел на меня:

- Ты учился в Коммерческом. Может, разберешься?

Я ответил, что бухгалтерию изучал и теоретически и практически. Но ведь дело не только в бухгалтерских книгах, а в оправдательных документах. Сергей и Анатолий сказали, что пойдут со мной и помогут мне. Официантка позвала Птичку, и вскоре он, поднявшись снизу по лестнице, появился перед нами.

Птичке - Анатолию Дмитриевичу Силину - было около сорока лет. Он был среднего роста, бледный, с узкими, запавшими глазками, с острым, похожим на клюв носом. Двигался быстро, мелкими шажками, казалось, подпрыгивал на ходу; его согнутые в локтях руки были подняты, кисти опущены и при движении болтались, напоминая крылышки. Во всем его облике действительно было что-то птичье, и прозвать его точнее, чем это сделал Есенин, вряд ли кто-нибудь сумел.

Знакомясь со мной, Силин улыбнулся:

- Нас часто навещает фин, - говорил он о финансовом инспекторе. - Это, знаете, фигура на нашем фоне заметная! К каждому документику придирается. Но, пожалуйста, пожалуйста! Секретарю нашей "Ассоциации" я все тайны открою!

Есенин, Мариенгоф и я спустились по лестнице вниз в помещавшуюся рядом с кухней контору. Силин снял с полки бухгалтерские книги и скоросшиватель с документами. Я спросил, кто ведет в "Стойле" бухгалтерию. Птичка объяснил, что сюда каждый вечер приходит бухгалтер-старичок и работает часа два-три.

- Он в итальянской, или, как ее именуют, двойной, бухгалтерии собаку съел,- заявил Силин.- Извольте видеть, все книги налицо: главная, мемориальная, кассовая...

Когда я учился в старших классах Московского коммерческого училища, мы, ученики, выезжали на предприятия с нашим преподавателем Рейнсоном, который написал не один учебник бухгалтерии и коммерческой {40} корреспонденции. В торговых фирмах, на фабриках мы знакомились с ведением бухгалтерских книг и уж что-что, а отлично знали, что любая цифра может быть проверена с помощью оправдательных документов. Я взял счеты, пощелкал костяшками, проверяя дебет и кредит, а потом стал просматривать оправдательные документы. Конечно, они у Силина были, но, во-первых, не все, а во-вторых, написаны не по той форме, как полагалось. Когда я об этом сказал Птичке, он смиренным тоном пояснил:

- Видите ли, мы вынуждены закупать некоторые продукты у частных лиц, а они не всегда дают расписки, а если дают, то как бог на душу положит.

Стало понятно, почему Мосфинотдел не принял квартальный отчет о работе "Стоила". Это я и сказал Птичке.

Я чувствую, что в этом месте некоторые читатели вожмут плечами и подумают: для чего нужно рассказывать о Силине. В том-то и дело, что разговор пойдет о нем...

Есенин не только среди своих друзей, знакомых, но часто во всеуслышание, среди посторонних, называл себя хозяином "Стойла Пегаса", этим самым оставляя Силина в тени. И в то же время всячески подчеркивал, что он, Сергей, богатый человек. Психологически это можно объяснить: совсем недавно, как сам говорил, он жил очень скудно. Но именно эти заявления Сергея о собственном достатке и его подчеркнутая манера при случае вынимать пачку крупных денег из кармана пиджака привлекли к нему нахлебников, любителей выпивки за чужой счет, которые к тому же норовили взять у него взаймы без отдачи.

Молва о том, что Есенин хозяин "Стойла" (а некоторые еще добавляли: и книжной лавки на Б. Никитской (улица Герцена), настолько упрочилась за Сергеем, что даже некоторые члены "Ассоциации" об этом писали, и пишут. Например, И. И. Старцев, одно время заведовавший программой в "Стойле", вспоминая о своей работе, сетует на то, что Есенин "начинал торговаться о плате за выступление, требуя обычно втридорога против остальных участников. Когда я пытался ему доказать, что по существу он не может брать деньги за выступление, являясь хозяином кафе, он неизменно мне говорил одну и ту же фразу:

{41}

- Мы себе цену знаем! Дураков нет!" (Воспоминания о Сергее Есенине.

М., "Московский рабочий", 1965, стр. 245.)

То же самое Старцев писал и сорок с лишним лет назад (Сергей Александрович Есенин. ГИЗ, 1926, стр. 68.). А чем были вызваны слова Сергея? Силин ежемесячно отчислял в кассу "Ассоциации" одну и ту же определенную сумму, не принимая в расчет свою прибыль. Есенин же знал, что на его выступления собираются во много раз больше слушателей, чем на литературные вечера других, и понятно, что Птичка кладет солидную сумму себе в карман. А ведь Сергей, окруженный "друзьями", желающими поживиться за его счет, заботился не только о себе: он посылал деньги в село Константинове - родителям и сестрам, давал приличную сумму на содержание своих детей от 3. H. Райх - Кости и Тани, а также А. Изрядновой для его сына Юрия...

Легенда о том, что Есенин был хозяином "Стойла", настолько прочно засела в головах литераторов, что даже в его пятитомном собрании сочинений напечатано черным по белому: "Имеется в виду артистическое кафе "Стойло Пегаса", совладельцем которого был Есенин" (С. Есенин Собр. соч., т. 5, стр. 364.).

Какая чепуха! В двадцатые годы существовал целый ряд литературных и артистических кафе. Однако никто из работников искусства и литературы не был ни их владельцем, ни совладельцем...

Однако вернемся к тому эпизоду, о котором я рассказывал.

В контору прибежала официантка Нина и сказала, что Вадим Шершеневич просит Есенина и Мариенгофа подняться наверх. Я, было, собрался уйти вместе с ними, но Силин попросил меня остаться. Он плотно закрыл дверь, Сел напротив меня и заявил:

- Давайте на чистоту! Сергей Александрович недоволен, что я опаздываю отчислять в кассу "Ассоциации" причитающуюся сумму. Но вы поймите, кафе работает до часу ночи, вернее, до без четверти час, иначе нарвешься на штраф. Завтраки идут плохо, обеды чуть лучше, но прибыль начинается после одиннадцати - половины двенадцатого, когда съезжаются серьезные гости после театра, цирка или кинематографа. Скажите, может оправдать {42} себя кафе, если оно работает по-настоящему только полтора-два часа в день?