Шарль де Голль - Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946

Но вместо того, чтобы подписать соглашение, генерал Денц начал борьбу не на жизнь, а насмерть, что было только на пользу врагу. Несчастный дошел до того, что запросил непосредственной поддержки немецкой авиации. Вынужденный сложить оружие после многих потерь с обеих сторон, он заключил с британцами договор, который, конечно же, был по душе Британии, но совсем не устраивал Францию. В самом деле, именно британцам, а вовсе не «Свободной Франции» верховный комиссар режима Виши вверял судьбу подмандатных Франции территорий и государств. По тому же договору его части и чиновники его администрации не передавались «голлистам», а немедленно были переправлены в метрополию на кораблях, направленных режимом Виши по согласованию с немцами. Таким образом, ничто более не оправдывало судебный иммунитет, который я в свое время мог бы ему предоставить. Генерал Денц был приговорен к смертной казни. Но с учетом его преданности и заслуг в прежние времена, из сочувствия к драме растерянного солдата я тут же его помиловал.

Процесс над служителями жалкого режима Виши привел Высший суд к необходимости начать и процесс над самим его руководителем. 17 марта суд принял решение о заочном осуждении маршала Петена. Это было печально, но неизбежно. Но насколько для меня было необходимо, как в национальном, так и в международном плане, чтобы французское правосудие вынесло торжественный вердикт по этому делу, настолько же я желал, чтобы судьба держала вдали от французской земли этого восьмидесятидевятилетнего обвиняемого, старика, в которого во время бедствия верили многие французы и к которому, несмотря ни на что, питали еще уважение или жалость. Генералу Делаттру, спрашивающему меня, как себя повести, если его войскам придется у Сигмарингена или еще где-нибудь столкнуться с Петеном и его бывшими министрами, я ответил, что все должны быть арестованы, но мне бы не хотелось, чтобы кто-либо встретился с самим маршалом.

Итак, 23 апреля Петен прибыл в Швейцарию. Он добился от немцев согласия на отъезд, а у швейцарцев — на прием. Когда г-н Карл Бургхардт, посол Швейцарской конфедерации, сообщил мне об этом, я ответил ему, что французское правительство не видело никакой необходимости срочно требовать экстрадиции Петена. Но несколько часов спустя Карл Бургхардт появился вновь. «Маршал просил, — заявил он мне, — пустить его во Францию. Мое правительство не может отказать ему в этом. Филипп Петен будет доставлен на вашу границу». Жребий был брошен. Старый маршал не сомневался, что будет осужден. Но он хотел лично предстать перед французским судом и понести наказание, каким бы оно ни было. Это было смелое решение. Генерал Кёниг принял маршала под свою ответственность в Валорбе. Привезенный на специальном поезде и под основательной охраной, чтобы избежать возможных актов насилия, которые некоторые хотели учинить над ним, Петен был помещен в форт Монруж.

Пока вершилось правосудие, было желательно, чтобы общественность находилась в курсе того, что вменялось маршалу в вину. Естественно, излишнее смакование процесса в прессе было бы недопустимо, но объективная информация по тем вопросам, что задевали всех за живое, внесла бы упорядоченность в настроения умов публики. К сожалению, суды проходили в то время, когда газеты из-за нехватки бумаги выпускались в ограниченном формате и могли изложить судебные слушания лишь в виде кратких отчетов. По той же причине общественность была недостаточно осведомлена о ходе военных операций, действиях дипломатов, состоянии экономики, положении в союзнических странах. Основные эпизоды этого периода в основном не были известны французам. Многие из них считали, что новости задерживались цензурой, а большинство, додумывая ход, причины и последствия происходящих событий и не зная о том, что делалось для решения текущих проблем, делали печальные заключения о том, что Франция ни на что не способна.

В действительности страшный дефицит бумаги душил прессу. Бумажная промышленность находилась в ужасном состоянии, а из-за отсутствия валюты мы могли заказывать за границей лишь небольшие партии бумаги, кроме того, конвои союзников сопровождали транспорты также и с другими грузами. Таким образом, приходилось жестко лимитировать тираж и объем газет. Помимо этого, почти все они принадлежали агрессивным политическим течениям, и драгоценная бумага отводилась пропаганде в ущерб информации. Насколько же реальность оказалась далека от планов, вынашиваемых во время Сопротивления!

Мечтой подпольщиков было создать сильную прессу. Они хотели видеть ее честной и искренней, свободной от власти денег, тем более что возмущение печатными изданиями времен оккупации добавилось к недобрым воспоминаниям о довоенных газетах, не отличавшихся независимостью и правдивостью. К тому же большинство мелких движений и партий Сопротивления выпускали в подполье ежедневные и еженедельные печатные издания и теперь считали, что имеют право печатать их открыто, имея безусловный приоритет.

Еще со времен Алжира правительство заранее приняло решение о положении прессы в ходе освобождения. Постановление от 6 мая 1944 гласило, что все газеты, выходившие в обеих оккупированных зонах, не могли более издаваться. На их имущество налагался арест, а органы печати подполья могли арендовать их оборудование. Поскольку не было и речи о создании в прессе какой-либо монополии, прочие газеты, новые или старые, также могли выходить в свет. С другой стороны, данное постановление было направлено на укрепление независимости прессы от финансовых групп, таким образом, деятельность издательств и рекламных агентств была регламентирована. Также предусматривалось, что отпускные цены на периодические издания будут достаточно высокими, чтобы обеспечить их существование, и что все бухгалтерские отчеты и балансы должны быть опубликованы в обязательном порядке.

В соответствии с этими принципами возродилась французская пресса, но, как известно, не без волнений и трений. В Париже и административных центрах департаментов в основном новые и неопытные люди начинали выпускать газетные листки в тех же помещениях, где когда-то выросли известные органы печати. Тем не менее, так велика была радость французов вновь получить свободу мысли и информации, что все газеты и журналы продавались полными тиражами. Тогда был настоящий бум периодических изданий, каждое из которых было — по известным причинам — крохотным, но многотиражным. Пресса отражала все разнообразие мнений.

Конечно, коммунисты не были в последних рядах. Под их эгидой два парижских ежедневника — «Юманите» и «Се Суар», 70 еженедельников, среди которых «Аксьон», «Авангард», «Ля Терр», «Ле Леттр Франсез» и пр., и 50 провинциальных газетных листков претендовали на раскрытие всюду происков фашизма и саботажа и поддерживали любую оппозицию и всех недовольных. Они были также широко представлены в редакциях «Фрон Насьональ», «Франтирер», «Либерасьон», «Канар аншенэ» и т. д. Социалисты довольствовались в Париже изданием «Попюлер», но зато в департаментах выпускали много местных газет, таких, как «Либерасьон Нор», «Ле Провансаль», «Ля Репюбликдю Сюд-Уэст» и пр., используя их, в основном, для восстановления своей партии. Партия христианских социалистов чувствовала, что ветер дует им в корму, и радовалась значимости своего издания «Л'Об», большому тиражу «Уэст-Франс», росту «Тан Презан» и «Тэмуаньяж кретьен». Что же касается листков различных движений — «Комба», «Ле Паризьен либерэ», «Резистанс», «Дэфансде ля Франс», «Франс либр», — эклектических и разнообразных по форме и содержанию, то они процветали как в столице, так и в провинции.