Михаил Лезинский - Сын бомбардира

Николка с Евтихием Лоиком выскочили из землянки и бросились к орудиям. Сквозь амбразуру мальчишка увидел врагов так близко, что начищенные пуговицы офицеров слепили глаза. Такое было впервые.

— Картузы! — прокричал Лоик.

Колька отбежал от амбразуры, раскидал доски, прикрывающие запасы пороха…

Редут погрузился в клочковатое облако дыма. Восходящее солнце подкрасило его, и от этого облако казалось пожаром.

Евтихий Лоик, наводя орудие, приговаривал:

— Бісови діти, підходьте! Авось до вас живьём доберемся, мусью! Вжарим крапивою!

Николка, передавая заряжающему мешочек с порохом, кивнул на Лоика:

— Колдует!

Заряжающий улыбнулся:

— Бородач наш в бою зол становится и без заговора не наведёт.

— О–ру–дие!..

— Николка! Ядро!

Николка, напрягшись, поднёс ядро. Тут же новая команда:

— Банник!

Мальчик, пригибаясь, побежал за банником — взамен перебитого картечью. Споткнулся о разбитый ящик, грохнулся наземь. В то же мгновение чьё-то тяжёлое тело подмяло его под себя. Николка с трудом выкарабкался из-под грубой шинели и повернул человека на спину. Это наводчик соседней пушки. Он был мёртв. Мальчишка передал банник Евтихию. А сам отошёл к пушке рядом, припал к прицельной планке. Пригодилась отцовская наука!

Наводя пушку, Николка краем глаза заметил, что французы успели подтащить полевое орудие и готовят его к стрельбе.

— Ну, погодите, мусью! — невольно перенимая привычку Лоика, заговорил Николка. — Вжарим крапивою!

Раздался выстрел. Французское орудие, приподнятое взрывом, покатилось под гору.

— Молодец, наводчик! — с удивлением выдохнул командир редута. Он внимательно наблюдал за действиями новичка.

А Кольке дел хватало: он зажигал палильные свечи, в промежутках между выстрелами готовил паклю, ловко подхватывал прибойник, отбрасываемый Евтихием. Да ещё успевал помогать у соседнего орудия — из всей орудийной прислуги там осталось в живых только двое.

Дымовая завеса мешала прицельному огню. В глубине редута пылали пороховые ящики, и дым от пожара окутывал пушки.

Николка случайно обернулся и вдруг увидел: на укрепление въезжает Павел Степанович Нахимов.

Адмирал сошёл с лошади. Высокий, крепкого сложения, он слегка сутулился. Ступал пружинисто, точно початая шаг. Одет Павел Степанович был, по обыкновению своему, в длинный сюртук с золотыми эполетами и «Георгием», сверкавшим на солнце.

Нахимов направился к насыпи. Командир редута отрывисто докладывал, почти кричал. Глаза его то и дело косились на сигнальный пост.

— Четыре орудия выбыло из строя. Французы подтягиваются для штурма.

— Вижу-с, — остановил его Нахимов, — положение ваше трудное. Будем драться.

Адмирал хотел подняться наверх, но командир редута преградил путь.

— Вал пристрелян, ваше превосходительство.

Нахимов не стал спорить и отошёл вглубь. Хотя обычно при посещении бастионов и редутов адмирал выбирал для своего наблюдения самые горячие точки и в ответ на просьбы поберечься отвечал: «Позвольте самому разобраться. А опасно сейчас везде».

Нахимов разглядывал в подзорную трубу позиции противника. Орлиный профиль, румянец на щеках придавал его лицу выражение спокойствия и здоровья. На самом деле адмирал тяжко страдал от застарелого недуга и недавней контузии.

С сигнального поста предупредили:

— Приготовиться! К противнику подходит подкрепление!

Николка раздвинул канаты, закрывающие амбразуру. Весь склон перед редутом преобразился — словно разбрызгали по нему две краски: в красных шароварах и синих мундирах французские пехотинцы расте¬кались по склону.

— Ох, и сколько же их! — вырвалось у Николки.

Лоик потуже натянул бескозырку, докурил цигарку, сдержанно хмыкнул. Застыли в напряжении солдаты в траншеях и орудийные. Никто ещё не знал, что против Шварц–редута французский главнокомандующий Пелисье направил дополнительно два батальона императорской гвардии Наполеона III.

Прозвучала команда:

— Левый фас, начинать с дальней картечи!

Наступающая колонна французов перешла на бег и, несмотря на шквальный огонь, прорвалась к укреплению. Командир редута не переставая кричал:

— Огонь! Огонь! Огонь!

Падали подкошенные, расстреливаемые в упор враги. Но новые цепи, переступая через трупы, упрямо лезли вперёд.

С правого фланга показались солдаты Житомирского полка. Они бежали наперерез противнику.

Николка схватил ружьё и хотел было перескочить через вал, но тяжёлая рука Лоика отшвырнула его.

— Стой! Стой, скаженный!

Раздалось ожесточённое хриплое «ура». Это командир редута с горсткой матросов бросился на помощь житомирцам.

— Ур–р–а–а! — закричал Николка, cхватив прибойник, он кинулся вперёд.

Он не различал лиц, он видел только одно: французы теснят русских! И вдруг мальчишка захолодел от ужаса: возле Нахимова завязалась отчаянная схватка. Враги бежали к нему со штыками наперевес. Матросы мгновенно сомкнули круг, прикрыв адмирала. Нахимов приготовился к схватке, оголив сверкающее лезвие палаша.

Николка увидел, как почти рядом с ним худющий француз направил штуцер в адмирала. Мальчишка рванулся вперёд, взмахнул прибойником и с силой опустил его на голову врага.

Он не услыхал крика. И лишь по тому, как странно запрокинулась голова француза, как неловко упал тот на почерневшую землю, подвернув под себя ноги, понял: удар был смертельным.

Николка бессильно упал наземь и несколько минут лежал не шевелясь. А когда поднял голову, увидел впереди, за насыпью, обрывки серых дымков и отступающих французов. Над апрошами развевалось боевое русское знамя.

На редут Шварца прибыла лёгкая батарея. Командовал ею Фёдор Тополчанов.

Николка с завистью смотрел на юного прапорщика.

— Здравствуй, Николай! Помнишь меня?

— Вроде бы не упомню, ваше благородие, —- морща лоб, проговорил Колька.

— Да на пятом бастионе вместе воевали! — напомнил Тополчанов. — Тогда барабанщика убило, а ты его подменил. Припоминаешь?

Колька ничего не ответил. Только низко опустил голову.

— Ты чего, Николай? — спросил Тополчанов мальчика. — Обидел я тебя чем?

— Да так, ничего, — выдавил парнишка и добавил тихо: — Батю порешило в тот день…

Тополчанов покраснел. Словно оправдываясь, сказал:

— И меня тогда ранило. — Он показал на забинтованную руку. — Палили так, думал, и живота лишусь. Обошлось.

— И со мной… обошлось. А барабанщик, дядя Иван, без ног остался. Увезли его в Бахчисарай. Попрощался я с ним в госпитале. Да, видать, не довезут — больно кровью истёк.

— Николай, — решительно сказал прапорщик, — держись ко мне ближе. Как-никак вместе с тобой крещённые на пятом. Если к орудиям желаешь, так я допущу.