Нэнси Голдстоун - Четыре королевы

Бланка тоже кое-что слышала, но известия были столь ужасны, что в них трудно было поверить. Людовик, так прекрасно вооруженный, так тщательно подготовленный — в плену у султана? Тысячи французских воинов уничтожены? Ее сын Робер д’Артуа убит сарацинскими наемниками? Все это казалось абсурдным — настолько, что всякий, кто осмеливался повторять эти злые слова хотя бы шепотом, мог быть только врагом Франции.

«Когда вести об этих скорбных событиях, принесенные некими людьми, возвратившимися из восточных краев, достигли слуха госпожи Бланки и вельмож Франции, она не могла или не хотела поверить им и приказала их повесить; и эти несчастные, по нашему разумению, стали безвинными мучениками, — писал Матвей Парижский. — Наконец, когда те же сведения неоднократно повторили разные рассказчики, которых уже нельзя было назвать выдумщиками и лжецами, и когда они увидели письма, содержащие сообщения о том же, и получили другие достоверные свидетельства, вся Франция была охвачена скорбью и смятением».

Опасаясь, что даже после того, как деньги на освобождение сына будут собраны, он захочет остаться в Египте, Бланка написала Людовику, побуждая его возвратиться поскорее. Она ссылалась на то, что не может продлить перемирие с Англией. Это, конечно, не соответствовало действительности — ведь в марте Генрих согласился продлить договор, — но Людовик не мог этого знать.

Людовик, Маргарита и другие французы благополучно прибыли в Акру, где имелось многочисленное христианское население. Королевскую компанию устроили с удобствами; им обеспечили питание, в том числе мясо, и даже возможность вымыться. Люди начали выздоравливать, и вместе с возвращением здоровья и надеждой на близкий отъезд настроение улучшилось; Альфонс де Пуатье и Карл, уже не скрываясь, играли в кости — причем Альфонс беспечно раздавал свой выигрыш рыцарям и дамам, присутствовавшим при игре. Маргарита тоже была полна надежд. Жан-Тристан благополучно рос, а супруг регулярно принимал пищу под ее бдительным присмотром. Путь по морю домой, в Прованс, предстоял долгий и опасный, но они хотя бы успеют до отъезда восстановить силы…

Только Людовик продолжал хмуриться; только Людовик недоумевал, чему они радуются. Потом, воскресным днем, доставили письмо от Бланки. Людовик созвал баронов на совещание.

«Господа, — сказал он им, — ее величество королева-мать прислала мне письмо, в котором просит как можно скорее возвратиться во Францию, поскольку мое королевство в большой опасности, так как не было установлено ни мира, ни перемирия между мною и королем Англии. Однако жители здешних мест, с которыми я советовался, утверждают, что если я уйду, эта земля будет потеряна по причине малочисленности народа. Посему я прошу вас тщательно обдумать это дело».

За то, чтобы остаться, высказались лишь верный Жуанвиль и граф Яффы — у графа в окрестностях имелись замки, и он, естественно, хотел их защитить. Все прочие, в том числе и оба брата Людовика, потребовали немедленно отправиться на родину. Они доказывали, что, имея в распоряжении чуть больше сотни рыцарей, не имеет смысла оставаться; разумнее будет вернуться во Францию (чего все хотели в любом случае), собрать новые войска и затем снова вступить в борьбу. Это означало, что все незнатные последователи короля останутся в египетских тюрьмах — но бароны отнеслись к неволе своих воинов и слуг безразлично. Маргарита согласилась с вассалами: им следовало подумать о детях, о королевстве; Бланка ясно дала понять, что нуждается в помощи сына. Долг явно призывал их во Францию.

Но Людовик не поддавался . «Господа, — сказал он на втором собрании, спустя неделю , — я пришел к мнению, что, оставшись здесь, не потеряю свои владения, поскольку у королевы-матери достаточно людей, чтобы защитить их… Посему я решил ни под каким видом не оставлять королевство Иерусалимское, ибо явился сюда, чтобы отвоевать его и защитить. Я окончательно постановляю остаться пока здесь». Затем Людовик спросил, кто готов добровольно остаться с ним и пообещал оплатить расходы.

Примечательно, насколько слабый энтузиазм вызвало это решение короля. Почти никто не захотел остаться, в том числе Альфонс де Пуатье, Карл и их жены. Людовик попытался соблюсти видимость приличия, отдав братьям приказ уехать для того, чтобы уговорить Фридриха II прислать подкрепление войсками и прочую помощь, «но сами они это предложили или он навязал им свою волю, точно сказать не могу», — лаконично отметил Жуанвиль. На протяжении следующего месяца почти все корабли, прибывшие из Дамьетты, отплыли во Францию. Жуанвиль, который добровольно остался с Людовиком, добавил, что в момент расставания Карл Анжуйский «так горевал, что все изумились. И тем не менее он уехал во Францию».

Беатрис тоже, без сомнения, выказала печаль и поплакала, прощаясь с Маргаритой и Жаном-Тристаном. Но королеву Франции это не обмануло. Братья предали Людовика. Они спасали свои шкуры и не намеревались возвращаться. Маргарита знала, что при желании тоже могла бы, взяв ребенка, отплыть во Францию. Но если бы она поступила так, Франция осталась бы без короля. Ее неприязнь переросла во враждебность, а потом и в ненависть. Она никогда не забудет и никогда не простит.

Так Маргарита смотрела, как ее сестра Беатрис, ее девери и невестки, и все сеньоры со своими женами поднимаются на борт и отплывают, оставив ее с Людовиком одних, без средств и поддержки в гнетущей атмосфере Акры.

Бедствия Маргариты в Святой Земле совпали с периодом нарастающей напряженности в жизни Элеоноры. Хотя трудности, преследовавшие королеву Англии, носили в основном политический характер и, пожалуй, не были столь трагичны, как испытания старшей сестры, они требовали больших усилий и тонкости, что отнюдь не умаляло их значимости.

В первой половине 1240-х годов английские интересы на международной арене испытали ряд прискорбных ударов. Катастрофическая развязка злосчастного мятежа против французского господства в Пуату, который задумывался как первый этап более широкого и важного плана возвращения Нормандии, подорвала даже то слабое влияние, которым пользовалась Англия в этом регионе. Элеонора и Генрих едва успели опомниться, как умер Раймонд-Беренгер V, и выяснилось, что полагаться на матушку королевы как гарант ее интересов при дележе наследства не стоит. Французская корона и папа совместными усилиями перехитрили Беатрис Савойскую; она не смогла помочь самой себе, не говоря уже об Англии. Теперь французские войска охраняли провансальские замки, содержание которых было оплачено Генрихом, и французские законники судили и распределяли блага по прихоти нового графа Карла Анжуйского и его жены Беатрис — во всяком случае, так должно было случиться, когда молодая пара возвратится из крестового похода. Хуже всего было то, что все эти дипломатические провалы сопровождались ужасными расходами — в частности, потому, что Генриху и Элеоноре приходилось маскировать каждое новое разочарование показными торжествами, чтобы развлечь население и восстановить достоинство монархии. В итоге королевская семья по уши влезла в долги.