Нэнси Голдстоун - Четыре королевы

То, что бароны настаивали на отлучении в случае, если он нарушит какой-либо из пунктов великой Хартии, говорит о том, как хорошо им был известен и характер Генриха, и его денежные затруднения. До какой степени король и королева Англии погрязли в долгах, видно из тех способов, весьма непопулярных, какими они пытались пополнить казну. «Когда король собирался вкусить обед… перед Рождеством, граждане Винчестера преподнесли ему в качестве подарков всевозможные яства и напитки, на которые нельзя было смотреть без восхищения; король же, вместо благодарности, обязал их в скором времени выплатить ему две сотни… и праздник Рождества превратился для них в дни жалоб и плача». Как-то в Лондоне случилась драка между молодыми задиристыми горожанами и служащими короля (они стали зачинщиками, оскорбив лондонцев). Лондонцы взяли верх, и тогда Генрих, «прибегнув к обычному для него способу мщения», наложил на жителей Лондона суровые штрафы. Он позволял шерифам и другим должностным лицам заниматься сомнительными делами, вроде конфискаций, и не забывал взыскивать положенный королю процент с каждого такого дела.

Генрих и Элеонора, конечно же, знали, что их уловки по добыче денег осуждаются всеми, но у них не оставалось иного выбора. Доходы, доступные английской монархии, не шли ни в какое сравнение с доходами короля Франции, который мог рассчитывать на налоги и выплаты с зажиточных Нормандии и Пуату, бывших английских владении, и с могущественной Тулузы, которую он мог теперь спокойно обирать после того, как ее подчинила его мать. Людовик мог позволить себе потратить три четверти миллиона ливров на свой крестовый поход, а Генрих и Элеонора едва-едва наскребли четверть этой суммы. Среднегодовой доход английской короны за 1238–1259 годы составлял жалкие 36 000 фунтов (примерно 162 000 ливров).

Управлять королевством и расходовать бюджетные средства на Гасконь было очень и очень нелегко. И все же англичане должны были удержать Гасконь. По мнению короля и королевы, недовольство баронов было скорее признаком стабильности — они всегда были чем-нибудь недовольны. Жизнь показала, что корона обычно добивалась своего, рано или поздно.

К августу 1253 года, когда Генрих наконец поднял паруса, они с Элеонорой снова были прочно привязаны друг к другу и работали для достижения общей цели. Стратегия, которой они придерживались, была разумной и эффективной. Благодаря участию Элеоноры и ее дядьев дипломатическая инициатива дополняла военную кампанию. Точнее, был выработан план женитьбы принца Эдуарда, наследника английского трона, на сводной сестре короля Кастилии Элеоноре.

Альфонс X, король Кастилии, представлял собою наибольшую угрозу английским интересам в Гаскони. В 1252 году, когда Симон де Монфор был внезапно отозван в Лондон на суд, Альфонс извлек из забвения старую претензию на суверенную власть в качестве оправдания военного вторжения и вступил в открытый союз с предводителем мятежников, Гастоном Беарнским. Пока свирепый английский господин отсутствовал, впав в немилость, ряд гасконских городов счел за лучшее переметнуться от Англии к Кастилии. В качестве опорной крепости и базы для операций им служил замок Ла-Реоль.

Хотя мятежники по всей видимости одолевали, король Кастилии все еще не был уверен, стоит ли утверждать свою власть в Гаскони, поскольку хотел рассмотреть предложение о престижном браке между его сестрой и наследником английского трона. Потому, прежде чем отправиться в Гасконь, Генрих послал в Кастилию на переговоры одного из самых влиятельных своих советников, Джона Мэнсела.

Мэнсел был близким другом и королевы, и Пьера Савойского; ему часто поручали передавать секретные сообщения им обоим. Его не уполномочили бы осуществить такую деликатную миссию без ведома и одобрения королевы, которая всегда заботилась об Эдуарде, входя во все мелочи.

Перспектива брака на высоком уровне играла роль пряника, но Генрих и Элеонора знали, что необходимо применить также и кнут. Если не дать решительного отпора вмешательству Альфонса в Гаскони, продемонстрировав силу Англии, король Кастилии без труда овладеет этой областью, после чего у него не будет необходимости вступать в переговоры с Англией. Для того, чтобы Альфонс воспринял дипломатическую альтернативу серьезно, 6 августа Генрих отплыл из Портсмута в сопровождении примерно трехсот военных судов. Эдуард, которому уже исполнилось четырнадцать, провожал его. «Юный Эдуард, после того, как отец поцеловал его и прослезился при прощании, стоял на берегу, плача и всхлипывая, и не хотел уходить, пока мог видеть раздутые ветром паруса кораблей» . В этом сказалась не только сыновняя привязанность. Гасконь была обещана Эдуарду, и он отчаянно хотел отправиться туда; он чувствовал себя униженным от того, что его оставили дома, и потому плакал. Первенец Генриха и Элеоноры уже ощущал ту страсть к военному делу, которая впоследствии прославила его царствование. (В Средние века юноша четырнадцати лет был уже достаточно взрослым и для женитьбы, и для участия в войне. Здесь чувствуется забота матери, опасавшейся за исход экспедиции и не желавшей рисковать таким замечательным сыном.).

Элеонора тоже следила за отплывающей флотилией и, без сомнения, думала о будущем. Какой из Генриха главнокомандующий, она уже видела десять лет назад в Пуату, и высокой оценки он не заслужил. Удастся ли ему преуспеть на этот раз, если он так опозорился тогда?

Элеонора был на пятом месяце беременности, когда Генрих уехал; это была основная причина, из-за которой она осталась на берегу. Ее третье дитя, Беатрис, родилось в Гаскони в 1243 году, и у королевы остались яркие воспоминания о том, как местные бароны угрожали выдать ее французам. Повторить этот опыт она не стремилась. К тому же ее присутствие в Гаскони не могло способствовать трудам мужа: он должен был иметь полную свободу передвижения, без оглядки на нужды беременной жены. А в Англии Генриху нужен был заместитель — кто-то, кому он мог доверять, кто мог предвидеть, что ему понадобится, действовать от его имени и поддерживать в королевстве желание выиграть войну.

Соответственно, Генрих оставил ее в качестве регента, а Ричарда — ее советником. Этим он нарушил английские обычаи: ни всеми презираемый отец Генриха, Иоанн, ни его почитаемый дед Генрих II никогда не позволяли супругам править вместо себя, и народу, видимо, потребовалось время, чтобы привыкнуть к новшеству. Матвей Парижский сообщает, что король назначил «графа Ричарда и королеву хранителями королевства», но в этом хронист ошибался. Именно Элеоноре была вручена для хранения большая государственная печать Генриха, Элеонора была названа «хранителем и правителем» Англии в отсутствие короля. В ее задачи входило поддержание порядка и снабжение Генриха всем необходимым. Ни у одной из придворных партий не было иллюзий насчет того, что это значит: Элеонора получила право взымать деньги.