Нэнси Голдстоун - Четыре королевы

По сути, опыт, приобретенный в Египте, изменил и саму Маргариту. Она попала в экстремальные условия и сумела выжить; это придало ей сил, уверенности в себе и своих способностях. Пребывание королевы французской в Святой Земле повлияло на ее положение и дома, и за рубежом; она добилась международного признания за свою стойкость. Маргариту признали умной, практичной и справедливой, и после возвращения домой ее часто просили стать посредницей в различных спорах. Муж, лишившийся поддержки матери, часто обращался к ней за советом. Именно Маргарита уговорила Людовика пригласить Генриха и Элеонору на Рождество. Мать обеих сестер, Беатрис Савойская, тоже должна была присутствовать; стареющая женщина присоединилась к Маргарите, Людовику и детям вскоре после того, как они высадились в Провансе, и по просьбе дочери согласилась сопроводить царственную семью в Париж, а потом и остаться на праздники. Маргарита хотела, чтобы ее супруг сблизился с ее родными, так как это привело бы к изоляции Карла Анжуйского. А это означало установление мира с Англией.

Людовик также хотел мира. Его главной целью было возвращение в Святую Землю. Этого нельзя было добиться, пока его королевство вело войну с другой европейской страной. У Генриха и Элеоноры были свои резоны хотеть более прочного взаимопонимания с французской короной. Они приняли приглашение Людовика и отправились из Гаскони в Париж.

Рождественская встреча 1254 года стала вершиной царствования Генриха и Элеоноры. Они приобрели в Париже огромную популярность. «Толпы… собирались, спеша и толкаясь, в стремлении увидеть короля Англии в Париже, и французы прославляли его до небес, благодаря щедрости его подарков, гостеприимству, обильной милостыне, а также изысканности его свиты; сказывалось также и то, что король Франции взял в жены одну сестру, а он, король Англии, другую», — писал Матвей Парижский.

Встретившись лицом к лицу впервые за всю долгую историю их вражды, Генрих и Людовик, оба под влиянием жен и их очаровательных родичей, обнаружили, что у них есть много общего. Оба были чрезвычайно религиозны, оба имели склонность к архитектуре. Генрих, ликующий от недавней победы, показал себя с наилучшей стороны. С ним не случалось припадков злобы или беспричинного гнева; он чувствовал себя так уверенно, что проявлял великодушие к Людовику, предлагал ему самое почетное место за столом и поздравлял с окончанием постройки изысканной часовни Сен-Шапель. Людовика, в свою очередь, приятно поразила набожность Генриха. «Король [Людовик] спросил меня однажды, мыл ли я ноги беднякам на Страстной неделе, — писал Жуанвиль. — Я ответил, что этого не делал, поскольку считал это занятие недостойным. Он ответил, что я не должен чураться таких действий, зная, что Господь поступал так. „Полагаю, — сказал он, — вы не захотите следовать примеру короля Англии, который омывает ноги прокаженным и целует их“».

Рождественские праздники того года стали не только блестящим общественным событием, но и удивительным триумфом дипломатии. Проблемы Гаскони, Пуату и Нормандии были подробно обсуждены и в принципе разрешены. Генрих согласился навсегда отказаться от претензий на Нормандию и Пуату в обмен на приличную денежную компенсацию; Людовик же обещал признать и уважать господство Англии в Гаскони, попросив Генриха лишь совершить символический жест — принести ему оммаж за это герцогство. Эта договоренность была очень выгодна Англии, так как Генрих, не имея никаких надежд вернуть Нормандию, должен был получить огромную сумму денег: когда договор был окончательно оформлен в 1259 году, она составила 134 000 ливров. Французские бароны ворчали, что Людовик слишком благородно поступил с Англией, но король их не слушал.

Так семейство сестер из Прованса полностью изменило систему отношений между двумя важнейшими государствами западной Европы. В течение следующих пятидесяти лет все возникающие разногласия рассматривались в контексте осознанного факта, что интересы Англии и Франции взаимно связаны.

Генрих и Элеонора возвратились в Англию в январе 1255 года, уверенные в дружеском расположении короля и королевы Франции. На Генриха сильно подействовал впервые приобретенный подлинно международный опыт, а Элеонора убедилась, что их престиж заметно возрос. Они с Генрихом наконец сравнялись с Людовиком и ее сестрой Маргаритой. И это положение не умалилось после возвращения домой; чтобы еще сильнее скрепить новый союз, Людовик прислал им в подарок слона — «единственного слона, виденного в Англии, да и во всех странах по эту сторону Альп». Маргарита преподнесла им умывальную лохань в форме павлина, сплошь инкрустированную драгоценными камнями и жемчугом. «Так богато был изукрашен сей предмет и с таким неведомым прежде и чудесным мастерством был он изготовлен, что вызывал восхищение у всех, кто видел его» , — восторгался Матвей Парижский.

Вооружившись таким образом, Элеонора и Генрих почувствовали себя достаточно уверенно, чтобы ознакомить английскую знать с новым замыслом, возникшим за несколько месяцев до того при поддержке савойских дядюшек королевы. Эдуард вступил в права наследства, и теперь стало ясно, что для второго сына, Эдмунда, осталось совсем немного. Этот дисбаланс следовало исправить. Генрих, по настоянию Элеоноры, принял от имени Эдмунда предложенную папой корону Сицилии, которую совсем недавно Ричард Корнуэлл отклонил как вещь столь же недостижимую, как луна на небе.

Это была азартная игра огромных размеров, бросок костей, мотивированный равно интересами любимого младшего сына и обыкновенным тщеславием. В конечном счете она стоила им 135 541 марок, уважения окружающих и королевства.

Когда Санча узнала, что ее мать и сестры с мужьями должны собраться в Париже на Рождество, она тоже захотела поехать. Она была очень близка с матерью, которую не видела с 1248 года, когда Беатрис Савойская специально приехала в Лондон, чтобы уверить Генриха и Элеонору, что она вовсе не сдала Карлу Анжуйскому замки, оплаченные Генрихом, но боролась за сохранение их для Англии. Генриха ее визит успокоил, и он восстановил добрые отношения с тещей. Наведаться к матери в Прованс у графини Корнуэлльской шансов не было, и потому она настаивала на поездке. Если уж все семейство собирается встретить Рождество 1254 года в Париже, заметила Санча в разговоре с мужем, им тоже следует поехать.

Ричард не стал спорить. Он понимал, что сбор провансальского семейства — не столько светское развлечение, сколько дипломатическое и политическое событие, и под прикрытием праздничных подарков и пиров, можно будет обсудить очень важные вопросы. Но когда Элеонора уехала к Генриху в Гасконь, она передала регентскую власть над королевством в руки своего деверя, и он не мог пренебречь этой ответственностью. Потому было решено, что Санча поедет сама, без мужа. Желая, чтобы ее воспринимали всерьез как его представительницу, и «чтобы ее обзаведение не считали худшим, чем у сестры-королевы», граф Корнуэлл снабдил супругу такой великолепной и богатой свитой, что ее могли принять за путешествующую императрицу.