Нэнси Голдстоун - Четыре королевы

Если королева Англии и удивлялась, каким образом политическая ситуация в ее королевстве могла так ужасно ухудшиться всего за пять лет после триумфа ее супруга в Гаскони, то ответственных за ее беды она знала точно. Вина лежала, несомненно, на алчных сводных братцах Генриха, Лузиньянах, сыновьях его матери Изабеллы от Гуго де Ламарша. Бесчисленное количество раз Элеонора предупреждала Генриха, что его благосклонность к этим людям вызовет враждебность у его баронов к нему самому. Он расточительно одаривал их самыми важными замками и бенефициями в Англии (которыми, по странному совпадению, Элеонора хотела бы наделить членов своейсемьи).

Стремясь пресечь влияние на Генриха с этой стороны, Элеонора и Пьер Савойский даже вступили за год до того в союз с местными баронами, которых в отсутствие путешествующего по Германии Ричарда возглавлял Симон де Монфор. В итоге получилась весьма впечатляющая и драматическая сцена на большом сборе парламента в 1258 году в Оксфорде, когда бароны подавляющим числом голосов высказались за лишение Лузиньянов всех приобретений, и Симон де Монфор прорычал братьям Генриха: «Отдайте ваши замки или головы!» Те благоразумно решили убраться подобру-поздорову.

Но изгнание Лузиньянов из Англии тоже имело весьма впечатляющие последствия, а именно — правительственную реформу. Симон де Монфор, воспитанник средневековых визионеров вроде Адама Марша, набрался откуда-то необычных и опасных идей. Например, и он, и многие другие бароны поверили, что в интересах всеобщего благоденствия местное дворянство должно в какой-то мере быть причастно к управлению королевством. На том же собрании парламента в Оксфорде Симон де Монфор и его последователи учредили совет баронов, которые должны были подавать королю советы в вопросах политики. Они полагали, что сразу после этого Генрих не будет принимать никаких решений по любым проблемам, не обратившись сперва к этому совету. Акт учреждения совета получил название «Оксфордских провизий», и именно в соблюдении этих провизий вынуждены были поклясться Генрих и все его сторонники, включая Элеонору, Эдуарда, Ричарда, Генриха Альмейна, архиепископа Кентерберийского и Пьера Савойского. Трудно поверить, чтобы в зале парламента хоть кто-нибудь не понимал, что Оксфордские провизии представляют собой новый вариант ограничений, много лет назад навязанных отцу Генриха, королю Иоанну, которые в конечном счете привели к гражданской войне.

Конечно, Элеонора осознавала, что принятые в Оксфорде реформы вызваны не только пристрастием ее мужа к родственникам с материнской стороны, но и их с Генрихом упорной погоней за сицилийской короной для Эдмунда. Это предприятие натолкнулось на ряд непредвиденных препятствий — в частности, пленение Томаса Савойского в Асти, из-за которого сломались планы вторжения англичан на заветный остров. Генрих и Элеонора рассчитывали, что дядюшка Томас соберет войско и поведет его в бой от имени Эдмунда — но он, понятно, не мог этого сделать, сидя в швейцарской темнице. Элеонора с матерью и сестрами совместными усилиями освободили его, но выход Томаса на свободу не спас сицилийский проект, на который так надеялась английская корона. Похоже, противники Томаса воспользовались его пленением, чтобы выместить все прежние обиды, причиненные им, и Томасу в тюрьме пришлось несладко. Элеонора была потрясена видом ее дяди, когда он приехал в Англию в 1258 году после освобождения; тот факт, что на встречу с нею его принесли на носилках, не обещал для нее ничего хорошего. На следующий год Томас умер. Вместе с ним умерла и кандидатура Эдмунда на трон Сицилии.

Однако их долги никуда не делись. Папа, который выдал авансом большую сумму денег в расчете на победу Эдмунда, все упорнее настаивал, чтобы Генрих выполнил свои финансовые обязательства. Деньги поступали от Людовика в соответствии с новым договором, но по частям, и их было недостаточно для покрытия долга. Генрих и Элеонора, подавленные отказом английских баронов учесть задолженности по иностранным делам, насчет которых с ними не советовались, были вынуждены прибегнуть к обычным вымогательствам и уловкам в попытке добыть недостающие суммы. Именно эта деятельность вызвала жажду политических реформ и породила ненавистные Оксфордские провизии. Элеонору и ее родственников особо обвиняли в бедах королевства, как сообщает хроника из Бери-Сент-Эдмундс, составленная в то время; эта информация указывает на то, каким влиянием пользовалась королева в Англии в тот период:

«В то время великие люди нашей страны возмутились деяниями королевы, братьев короля из Пуатье и савояров, родичей королевы, ибо всюду, где они добивались господства, вели себя недопустимо, подобно тиранам. Посему вельможи собрались в Оксфорде после Пасхи и обнародовали некоторые постановления, дабы сохранить достоинство Церкви и Короны, и благосостояние всего королевства… И связали вельможи себя торжественной клятвой пойти даже на смерть, если понадобится, для защиты сих постановлений, и преследовать тех, кто не будет их соблюдать».

Элеоноре приходилось также преодолевать раздор, возникший между нею и старшим сыном Эдуардом из-за изгнания Лузиньянов. Эдуард был привязан к ним ничуть не меньше, чем сам Генрих (одного из них он поставил своим заместителем в Гаскони), и знал, что мать и ее родичи содействовали решению, заставившему их отправиться в изгнание. Эдуарду уже исполнилось двадцать лет, у него был собственный двор, и он стал непослушен. Он оставил родителей и двоюродных дедов со стороны матери и переметнулся в компанию молодежи, среди которых были и его кузены — Генрих Альмейн и сыновья Симона де Монфора. Элеонора эту компанию Эдуарда не одобряла; по ее мнению, Симон приобрел слишком много влияния на молодое поколение, и она обвиняла его в том, что Эдуард разлюбил родителей.

Слухи о том, что наследник престола объединился с Симоном де Монфором и реформаторами против собственного отца, вызвали очень неприятную и оставшуюся неразрешенной ссору между королевой и ее сыном незадолго до отъезда Элеоноры и Генриха во Францию. Помимо подписания мирного договора, у них во Франции было еще одно дело: Генрих и Элеонора, при посредничестве Маргариты, уже довели до заключительного этапа переговоры о выдаче замуж их дочери Беатрис за сына герцога Бретонского. То, что Маргарита подключилась к этому замыслу, видно из письма, направленного ей Генрихом вскоре после свадьбы по поводу приданого. «Прошу, напомни королю Наваррскому, чтобы отдал те земли в Шампани, что обещаны им Жану Бретонскому», — писал Генрих [105]. Свадьбу назначили на первые дни января 1260 года. Элеонора и Генрих поселились пока в аббатстве Сен-Дени, немного севернее королевского дворца в ожидании этого дня, когда прибыл гонец с неожиданным и страшным известием: первенец Маргариты, Людовик, наследник французского престола, заболел и умер.