Вениамин Рудов - Черная Ганьча

- Застава как застава. С дисциплиной на ней похуже, а так - нормальное подразделение. Четыре задержания в этом году.

- Что касается обстановки, она, доложу я вам, может висеть и месяц, и три. Никому пока не известно, когда вздумается напарнику Вербицкого идти за границу. Возможно сегодня. Или через полгода. Сурова отпускайте. Найдите ему хорошую замену на месяц.

- Заместителя давно нет.

- С сего дня есть. И вот он, сдается мне, едет.

По асфальту катила черная "Волга", рядом с шофером сидел адъютант.

- Понравилась застава? - спросил Михеев, когда машина остановилась и адъютант, открыв дверцу, выскочил.

- Вы меня, товарищ генерал? - Адъютант козырнул.

- Вас.

- Так точно. На уровне.

Михеев подмигнул Голову:

- Видали - "на уровне"!

Адъютант смутился:

- Я в том смысле, товарищ генерал...

- В любом смысле пограничнику надо служить на границе. Рано с округа начинать.

Обратную дорогу молчали. Голов пробовал привести к общему знаменателю свои впечатления от встречи с Михеевым, определить, с какой все-таки целью тот приехал сюда. Показать адъютанту новое место службы? Только и забот у генерала. Лично проверить организацию службы на участке? Может быть. Но и это весьма сомнительно. Какие у него могут быть основания не доверять Голову? Что же тогда? Отдых? Близ округа есть места не хуже этих. По всему выходило - темнит Михеев. И не случайно не хочет проверять Сурова.

Для Голова Суров был не просто одним из многих начальников подчиненных ему застав: лучше всех стреляют у Сурова, бдительнее всех несут службу у Сурова, лучшая охота - тоже у Сурова, и уху нигде так вкусно, как у Сурова, не готовят.

И при всем этом Голов часто бывал несправедлив к капитану, излишне придирчив и, если положить руку на сердце, просто его недолюбливал безотчетно и беспричинно.

Михеев в отличие от Голова питал к Сурову искренние симпатии, потому что капитан в буквальном смысле этого слова рос у него на глазах и под его началом, как и покойный отец его. Иногда Михеев ловил себя на том, что его отношение к Сурову выходит за рамки служебного, нечто похожее на незримое покровительство вытесняло официальное, шло вразрез с общепринятым. Вот, например, и сейчас, наперекор Голову, он твердо решил: Суров поедет учиться.

Михеев и к Голову относился неплохо, считал его толковым и знающим командиром, правда, несколько переоценивающим себя, непомерно властолюбивым и резким, подчас без оглядки на авторитеты и звания.

Не доезжая заставы, велел остановиться, сошел и сказал, что дальше пойдет один.

Голов не стал спрашивать почему.

- Езжайте, - сказал Михеев.

Хотелось побыть одному. Он направился к озеру, невидимому отсюда за стеной камыша. Легкий ветерок покачивал метелки, уже побуревшие, жестковатые. Было тихо, как всегда в полдень, и, как всегда в эту пору, пригревало, хотя и не было солнца.

Оставшись один, Михеев думал, что давным-давно подошла его осень, а он все еще тщится не замечать ее. Старые люди консервативны, становятся рабами привычек, устоявшихся взглядов, настороженно и с прикидкой принимают все новое. Михеев подвигался к черте, за которой начинается старость, и понимал, что скоро придется уступить место другому, не поменяться, а уйти навсегда с высокого поста, с той ступени, на которую он поднимался всю жизнь, спотыкаясь и набивая себе шишки и синяки. От силы год, два и придет на смену другой человек.

Михеев не случайно решил возглавить инспекторскую комиссию к Голову. Он не хотел лгать себе: не все в Голове ему нравилось. Конечно, он знал о нем все или приблизительно все, и на очередном военном совете не кривя душой можно будет рекомендовать его в свои заместители. Старость консервативна хотелось еще раз отмерить, увидеть Голова за работой, так сказать, в деле.

К так называемым "теоретикам", то есть к людям, большую часть своей службы просидевшим в штабах, Михеев относился предвзято, всех подряд считал шаркунами, без практики и служебного опыта, относился к ним с недоверием и уж никого из них не хотел видеть с собою рядом даже в ближайших, во всем контролируемых им помощниках. У него сложилось непоколебимое мнение, что офицеры штабов по-настоящему границы не нюхали, а если который из них отважится сменить письменный стол в тиши кабинета на беспокойную службу в пограничном отряде, то лишь на короткий срок и исключительно в интересах карьеры, чтобы отсюда, как с трамплина, сделать длинный прыжок.

"Да, осень подкралась ко мне незаметно, предательски", - с горечью думал Михеев, медленными шагами приближаясь к озеру и чувствуя во всем теле усталость. Воздух был насыщен сыростью и запахом увядающих трав сладковатым и терпким. Представил себе прозрачную до дна холодную озерную воду, в которой бы хорошо искупаться, чтобы взбодрить себя и прогнать усталость, однако знал: этого делать не станет. Прошли времена, когда рискованная купель проходила для него безнаказанно.

Придется уйти. Молодому уступить место придется. И скоро. Он это понял, побывав недавно на приеме у начальника войск. Был предварительный разговор о будущем заместителе.

- Вы хотели сказать: преемнике? - напрямик спросил он начальника войск и впервые почувствовал, как болезненно ему будет покинуть свой пост.

- Мы вас не торопим, однако готовить преемника нужно. Не мне вам говорить.

Михеев назвал фамилию Голова. Видно, у командующего был на примете другой человек. Он долго молчал, подперев голову кулаком и уставясь на огромную, во всю стену, карту страны с обозначенной на ней извилистой лентой границы.

- Вам с ним работать, - наконец услышал Михеев. - Представляйте на вашего Голова документы.

23

Он застал Голова в канцелярии. Подполковник стоял у окна, неестественно напряженный, опершись на неширокий, крашенный белилами подоконник. Перед ним вытянулся высокий солдат с несколько бледным лицом и щеголеватыми усиками.

"Шерстнев", - догадался Михеев, садясь в сторонке, у несгораемого шкафа. И вспомнил члена-корреспондента Академии наук Иннокентия Егоровича Шерстнева, маленького, округлого, с тугим животом, прикрытым полами добротно сшитого пиджака.

Сын не походил на отца ни ростом, ни обликом. Интересно, о чем они тут?

- Продолжайте, пожалуйста, - сказал он Голову. - Не смущайтесь, подбодрил солдата.

Голову это и нужно было:

- Нашли скромника! Этот засмущается! Почему на рожон лезете, я вас спрашиваю? Наказания не боитесь?

- Боюсь, товарищ подполковник. - Муха уселась Шерстневу на скулу, он подергивал кожей, силясь согнать ее.

- Мы предупреждали вас: еще одно происшествие, и дисциплинарным взысканием не отделаетесь. Что, прикажете и сейчас простить?

- Несколько месяцев осталось... Я как-нибудь по-пластунски... Если... без суда...